трупов своих друзей. Как понял, что ранен в левое плечо и рука просто не действует. Как аккуратно разминировался одной правой рукой, как убивал булыжником стоявшего к нему спиной чеченского мальчишку-часового. Как понял, что не может взять его автомат, потому что левая рука совсем не действует. Как подобрал гранату и, шатаясь, побрел в сторону окраины села – к своим.
Как его, полуголого и шатающегося, окликнули:
– Ты кто?
Как он стоял и думал, что сказать на это в ответ.
Долго думал, могли бы, наверное, и убить.
Как сказал:
– Я – русский солдат. У меня граната на боевом. Если вы «чехи» – лучше стреляйте сразу. Так. Живым не дамся, и вас убью…
Как к нему подбежали, как осторожно освобождали гранату из скрюченных пальцев. Как потом, в госпитале, ему вручили Орден Мужества и вычли из денежного довольствия сумму за утрату оружия.
– Валер, – говорю. – Ты же – карел. Гордишься этим, как я понял. Что ж тогда говорил, что «русский солдат»?
Он задумался, пуская кольцами дым своих дешевеньких сигарет:
– Это я здесь карел, – говорит. – Там я был русский солдат.
Потом подумал и добавил:
– Так.
Я молча взял бутыль и разлил самогон по стаканам.
Над нами горел невозможный карельский закат. Шумел порог на фантастически красивой реке Писта. Русланыч со своим егерем уже наверняка вернулись на заимку, и он крыл меня последними словами, потому что на вечер была заказана баня, которая остывает.
Где-то далеко меня ждала моя Инга.
Ждала работа, ждали друзья, ждала неизменная компания в пабе.
Я понял, что пора возвращаться.
Мы выпили еще по одной, сели в лодку, и Валерка завел мотор…
Глава 4
– Валерьяныч, – слышу. – Эй, Валерьяныч! Ты там чего, совсем в себя ушел?! Хватит водку-то греть!
Я фыркаю.
И вправду, наверное, хватит.
«Валерьяныч» – это, кстати, не отчество.
Это – имя.
Валерьян.
Хотя я лично, сами понимаете, предпочитаю Валеру.
Дедушка удружил, пламенный революционер, в честь своего старого партийного друга Валерьяна Куйбышева, не к ночи будь помянут. Причем, дедушку я помню, нрава он был крутого, и перечить родители не осмелились.
А я – страдай.
Ну, а потом был вообще ад: когда за мной закрепилось прочное «Валерьяныч» или еще того хуже: «Вале-рьянкин».
Теперь-то привык уже, конечно, – а в молодости бесился – неимоверно…
– Во! – радуюсь. – Давайте и вправду выпьем. И – за то, что мне тогда помогло. И – за то, что Славяну сейчас поможет. За рыбалку, в смысле. Ура!
– Ура! – кивает Глеб.
– Ура! – вяло улыбается Славка.
Ура.
Выпиваем.
Закусываем.
– А что, не помогло, что ли?! – щурится Славян. – И с Ингой у вас с тех самых пор вроде хоть относительный, но порядок. И вообще ты после той поездки какой-то немного другой стал. Какой, точно сказать не могу, но ты мне таким нравишься гораздо больше.
Я вздыхаю.
Ничего