потерять свои одежды в ходе урока. Либо части тела изучали, либо еще чего. И занимались теперь не английским, а страстным целованием. Она их выгнала и позвонила шефу. Он не хотел, понятное дело, верить и все спрашивал: «Может, вы что-то не так поняли, может, вам показалось, будто они были раздеты?»
Короче, решили дать Стиву еще один день.
Когда он не явился на урок, ему домой позвонили. На удивление, он поднял трубку. Был вежлив. На вопросы о том, что вообще делает, отвечал, что собирался на урок, но по пути, где-то возле автобусной остановки, встретил двух хорватских беженцев. То есть беженок, очень красивых, и не мог их оставить на произвол судьбы. Он им решил помочь, и они теперь у него дома. Дествительно, слышались женские голоса вместе с громкой музыкой. Похоже, танцевали. «Да, – говорит, – танцуют от радости, что они спасены. Хорошие девушки», – и положил трубку.
Шефу передали новости, а он только спрашивает:
– Ну, а как он учит, хороший ли учитель? Умеет преподавать?
– Умеет, но не является на уроки, – отвечают.
– Дадим ему один шанс. – решил шеф.
И дали. Это было сегодня. Но он нажрался и не в состоянии говорить ни о чем, связаным с английским языком.
Все это рассказывал мне на балконе отеческий британец. Так и подготовили меня, указали дорогу, и я поехал на первый урок. Все получилось прекрасно. Обалденные девушки хохотали, я хохотал, два часа прошли в хохоте. За две минуты до окончания урока вошла в кабинет администраторша и увела меня. Я держал учебник в руке, так и не открыв его ни разу. «Ну вот, – подумал я – и профессия. Стой и смотри два часа на любовь и хохочи». Короче, понравилось в первый день. Если я и приехал за чем-то конкретным, я забыл.
5
Каждый вечер большая группа учителей отправлялась вместе, чтоб забыть коммунально, зачем приехали. То возле киоска стояли, то возле метро, то сидели в кабаке. Чаще всего стояли где-то. Познакомился я тогда с грандиозным американцем, но не без опасения. Вживую никогда раньше и не видел американца, не то чтоб с ним подружиться. Не любили американцев в моем городке, но я вскоре нашел, что с ними было легче, чем с британцами. Те какие-то непонятные, да и лексикон другой, не всегда поймешь, что хочет сказать, не издевается ли. А с американцами всегда ясно, когда издеваются, они делают это без особенного исскуства. С этим также было. Открыто издевался, когда кого-то из британцев или канадцев видел, и начинал твердить, что Декларация Независимости – самый красивый документ всей истории, и драки в учительской не прекращались. Вот его тоже звали Стив, но он был не из Сан-Франциско, а из гордого Техаса. Приехал он тоже по холодному расчету, без романтики, из-за девушек и пива. В отличие от другого Стива, он не собирался потерять великолепные возможности разврата из-за неумения себя сдерживать в нужный момент. Поэтому всегда являлся на уроки, как бы скверно себя ни чувствовал. Любовь к Декларации