которая ложится мне на бедро и, поглаживая, пытается вернуть меня к ней обратно.
– Сейчас, детка, подожди, – лезу в тумбочку. Прошуршал фольгой, взглянул на нее, томную и расслабленную – и тут мне в голову пришла одна интересная мысль. Перегнувшись через нее, хватаю свою подушку.
– Хочешь меня придушить? – лежа на боку, слабо усмехается Сашка, наблюдая, как я сворачиваю подушку вдвое.
– Обязательно. Но чуть позже, – вернул Сашку спиной на кровать, приподнял ее бедра.
– У тебя криминальные наклонности, – протестует она, когда скомканная подушка отправляется ей под задницу.
– Еще какие, – закидываю на себя ее ноги.
– Интересно, и почему ты всегда предпочитаешь быть сверху?
«И действительно, почему?» Хмыкаю:
– Потому что снизу я беззащитный.
Вхожу в нее.
– Кто, ты? Ха-ха… ой!
– Ну не ты же, – делаю второй толчок. – Это ты у нас даже если снизу, то все равно сверху.
– Да? – изгибаясь, уперлась ладонью в изголовье кровати и затылком в матрас, подставляя мне под обозрение изгиб груди, тонкую линию талии, бархатистый живот. Картинка такая, что смотреть можно до бесконечности. И… надо ли говорить, что я отчаянно увлечен этой женщиной?
– Все, шш. После поговорим. – Третий, уже резкий толчок в нее, и ее руки поднимаются, ищут меня. Поняв, что ей до меня не добраться, разочарованно стонет. Еще один толчок, в этот раз медленный и глубокий, и она впивается ногтями в матрас. – О… о Господи!
Вот этот-то стон меня и доконал. Впрочем, она всегда умела выворачивать меня наизнанку. Сходу взял нужный темп. Понемногу забирая ее с собой на «тот» свет, сжал ее бедра, добавил пальцы, и она вскрикнула. Еще пара минут, и она, кажется, готова, но я чувствую, что она машинально закрывается от меня – поза чересчур откровенная. Но я уже неплохо знаю ее, а с точки зрения чувства юмора мы с ней действительно всегда смотрелись только в одно зеркало.
– Сань, – двигаясь в ней, тихо и вкрадчиво зову я.
– М? – она постанывает.
– Сань, а как по-эстонски кончить?
– Ч-что? – Сашка в изумлении распахнула глаза, приподняла голову, изумленно поймала мой взгляд, и – какое там на хрен смущение, если в ее темных, уже основательно поплывших зрачках загорелись две смешливые искорки. Не сдержавшись, хихикнула, и этот смешок мягкой волной прокатился по ее и моему телу, а я с облегчением выдохнул, ощутив, как она раскрылась. До конца. Для меня. Вся.
«Да, детка, мы неплохо изучили друг друга». Впрочем, эта мысль распадается на куски, когда я делаю новый толчок, а еще через пару минут все наши игры в ха-ха заканчиваются, и мы со стонами, под вопль будильника, кончаем практически одновременно.
Примерно через двадцать минут я, насвистывая, стою у плиты и орудую ложкой в высокой кастрюльке, деликатно оставив Сашку одну в спальне, пока она одевается. Выходит