меня не любишь?
– Ну хорошо, я твоя лошадка. И я тоже люблю тебя».
Улыбнулась невольно. Даже в шестнадцать дети остаются детьми. Да, я никогда от нее ничего не скрываю. Алиса достаточно взрослая, чтобы я была с ней честной, возможно, именно поэтому она честна со мной. От детей мы получаем только то, что отдаем им сами. Они наше полное зеркальное отражение во всем.
– Мы почти приехали. Дыра редкостная. Как его сюда занесло?
– Не знаю. Вы же работали раньше вместе. Может, какой-то проект?
– Нет… ну или это что-то новое, о чем он мне не рассказывал.
Позже окажется, что мой муж вообще никому и ни о чем не рассказывал, а точнее, каждый знает о нем ровно столько, сколько он позволял, чтобы о нем знали.
Славик вырулил к трехэтажному серому зданию, припарковался у входа. И меня снова начало трясти, как в лихорадке. С мужем я не общалась очень долгое время. С глазу на глаз. За исключением его приезда ко мне неделю назад, когда привез бумаги о разводе.
«– Даже так? Соизволил лично привезти?
– Мой адвокат сказал, что так лучше. Ты можешь сказать, что ты их не получала.
– Боишься, что я не отпущу тебя? Не льсти себе, Авдеев. Это я тебя выгнала.
– Ну мало ли, может, ты передумаешь, ведь теперь у тебя не будет столько денег на себя любимую.
– То есть ты считаешь, что я жила с тобой из-за денег?
– Ну или потому что было удобно. У тебя же все по расписанию. Все как надо. Ты дни для секса тоже обводила в цветной кружочек, как и другие запланированные мероприятия? Ооо, Анисимова, может, ты и развод запланировала? Нашла себе другого спонсора побогаче? Хотя кто на тебя позарится такую.
– Какую?
– Никакую. Просто никакую».
Я тогда его ударила по щеке и вытолкала за дверь, а потом долго сидела, прижавшись к ней спиной, и смотрела в одну точку. Вот теперь это действительно конец. Раньше он никогда не позволял себе так говорить со мной… и еще раньше я не видела в его глазах вот этого выражения. Знаете, как у чужого человека на улице, с которым вы повздорили, когда он хочет задеть вас побольнее, потому что вы ему никто, и если вам станет больно, то он победил. Это было больнее его измены. Это было больнее всего, что произошло за все годы, что я его знала.
В квартиру он раньше не поднимался. Всегда ждал детей в машине. Со мной договаривался о чем-то в письменном виде, и иногда я подозревала, что он это делает специально, чтобы сохранять переписку для своего адвоката. Самое мерзкое, что я не понимала – зачем. Ведь я никогда не угрожала ему тем, что не позволю видеться с детьми. Я не возражала, когда он решал, что заберет и что оставит. Мне было все равно. Я просто оглохла и онемела после его предательства. Он отобрал у меня жизнь. Что может быть страшнее и ценнее в сравнении с этим?
Наверное, меня убивало то, что Кирилл даже не пытался спасти наши отношения. Мы больше ни разу не говорили об этом. Только в тот день, когда выгнала его из дома, и с того самого момента я больше не узнавала этого человека.
Я пыталась звонить, но мне всегда отвечала