даже в зверя!!! Беневьер перепуганно дернулся и… он готов был поклясться всеми Светлыми богами, что его руки и ноги сработали сами собой. Метательный нож с быстротой молнии устремился к черепу герцога Эгмонтера, а тело бывшего вора с отчаянной стремительностью метнулась к укрытым портьерами окнам… вернее, попыталось метнуться. Последнее что он запомнил, был его собственный нож, неподвижно зависший в воздухе в полудюйме от выпустившей его руки и черная сеть заклинания, метнувшегося к нему из толщи стен. А может, это ему только показалось…
Когда Беневьер пришел в себя от дикой боли, пронзившей все его тело, он обнаружил себя на полу. Он лежал обнаженным, на грубых, холодных плитках пола. Бывший вор попытался пошевелиться, раскрыть глаза, но от этого голову пронзила острая боль.
– Уже очнулся? Да ты невероятно живуч, мой раб, – голос герцога был холоден и насмешлив, – пожалуй, у тебя действительно есть шанс выполнить мое поручение и вернуться.
Беневьер замер, пытаясь обмануть боль, а затем разлепил ставшие такими непослушными губы и произнес:
– Госпо… – и тут же испуганно замолчал. Потому что это был не его голос!
– Привыкай, мой Беневьер, – насмешка в голосе герцога зазвучала сильнее, – теперь ты говоришь этим голосом. Но не слишком увлекайся. Человека можно узнать, так же как и не узнать, не только по голосу, но и по строению фраз, любимым словечкам, привычным оборотам речи, а для меня важно, чтобы тебя опознали как человека, облик которого я тебе придал, и не опознали, как моего доверенного слугу Беневьера.
Человека… уже легче, Беневьер протянул руку и ощупал низ живота – мужчина, еще лучше.
Герцог расхохотался.
– Так вот что тебя беспокоило… не волнуйся, все причиндалы на месте и в рабочем состоянии. А сейчас заткнись и перестань шевелиться. Тебе нужно еще полчаса полежать в полном покое и недвижимым, иначе твоя голова не успеет освоиться с твоими мышцами и ты, поднявшись раньше времени, вполне можешь оказаться калекой. А это не входит в мои планы, ты понял, раб?
– Да, госпо…
– Я сказал, заткнись!
Герцог прошелся по камере (Беневьер слышал, как скрипят его сапоги), остановился и заговорил. Голос его звучал глухо, но, судя по всему, он и не обращался к Беневьеру.
– Значит, милая моя, ты вздумала противиться мне. Я долго ждал, что ты образумишься, я терпел твои отказы, все те глупости, что ты совершала, я был снисходителен к твоим бредням и увлечениям, но вчера…
Беневьеру показалось или герцог действительно скрипнул зубами…
– Что ж, раньше я был к тебе благосклонен, я старался не причинить твоей фигуре на моей доске особенной боли. Но ты не вняла! Так что теперь я буду двигать твою фигуру так, чтобы ты на себе почувствовала, каково это – противиться тому, кто постиг искусство двигать людьми, будто пешками, и сумел создать свою собственную доску для своей игры!
Если бы Беневьер не был столь вышколен и чувствовал себя хоть немного лучше,