конце концов, Кузаков уступил. И его приятно удивил тот приём, который им был оказан. Оказалось, что Бориса хорошо здесь знают, и встречают, как дорогого гостя. Швейцар у входа в ресторан услужливо распахнул перед мужчинами дверь. Он приветствовал Нефёдова, обратившись к нему с подчёркнутым уважением по имени отчеству. Угодливо улыбающийся метродотель проводил привилегированных клиентов к служебному столику возле самой эстрады и предупредительно сообщил о достойных внимания гостей блюдах в сегодняшнем меню.
Не прошло и пятнадцати минут после того, как Нефёдов и Кузаков сделали заказ, а к их столику лёгкой стремительной походкой уже приближался официант с подносом, на котором аппетитно дымились тарелки с харчо из баранины. Борис небрежным движением взял запотевший графин с ледяной водкой и наполнил до краёв два гранённых стакана. Поднявшись, сухо произнёс:
– За тех, кто не вернулся из вылета.
Мужчины, не чокаясь, выпили. С минуту постояли молча, вспоминая погибших на войне друзей, затем принялись за еду.
Заказанные шашлыки им принесла пышнотелая официантка. Слегка захмелевший Кузаков проводил долгим восторженным взглядом её аппетитную большую задницу, и, сразу повеселев, подмигнул фронтовому товарищу:
– А всё‑таки занятная штука жизнь! Глядишь, и побалует нас – бродяг…
Немного закусив, Кузаков продолжил рассказывать о своих мытарствах, но горечи и обиды за свою сломанную судьбу в его речах уже не было. Порой даже в его словах звучала самоирония.
Итак, пока Кузаков занимался эвакуацией повреждённой техники в тыл, исправные самолёты того полка, на чьём аэродроме он находился, перелетели вслед за стремительно отступавшими наземными войсками. Вместе с комдивом остались всего несколько механиков, его ординарец и зампотех полка. К вечеру на лётное поле ворвались танки с крестами на башнях. Илье с тремя красноармейцами чудом удалось избежать гибели. Но, блуждая по лесам, он через несколько дней потерял своих спутников. Однажды заночевать пришлось в стогу сена на крестьянском поле. Какой‑то ненавидящий новую власть эстонский фермер выдал русского военного националистам из спешно образованной местной полиции самообороны.
– Эти молодцы хорошо отвели душу, стараясь сапогами попасть мне по лицу – Кузаков улыбнулся Нефёдову своим беззубым ртом. – Как они меня немцам передавали, – не помню. Без сознания был. Повезло, что при мне оказалась только красноармейская книжка и солдатское вещевое свидетельство, которое я взял у одного из своих погибших товарищей. Свои командирские документы, в первую очередь партбилет, я в первый же день окружения закопал в лесу… Потом два года по концлагерям мотался: и в Польше пришлось горюшка хлебнуть, и в самой «фатерляндии»12. Всю Европу сквозь замотанное колючкой вагонное окошко повидал – вплоть до самого Атлантического вала13, пока в 44‑м не оказался на