была тяжелая, массивная, и взломать ее не представлялось никакой возможности. С минуту Филипп думал, гнев его постепенно остывал, и чем дальше, тем больше юный Вандердеккен приходил к выводу, что реликвию нужно вернуть, не прибегая к насилию и не предпринимая никаких враждебных действий. Поэтому он крикнул достаточно громко, чтобы его услышали:
– Мингер Путс, я знаю, вы там! Возвратите мне то, что взяли у меня, и я не причиню вам ни малейшего зла. Если же вы не отдадите добровольно, то пеняйте на себя. Предупреждаю, что не сойду с этого места, пока вы не поплатитесь жизнью за свой проступок.
Путс слышал каждое слово Филиппа, но жалкий старикашка успел оправиться от испуга и, чувствуя себя в безопасности за крепкими стенами и запорами, не хотел вернуть реликвию без борьбы. Вот почему доктор ничего не отвечал, рассчитывая на то, что пыл Вандердеккена поутихнет, и тогда путем переговоров, например уступкой Филиппу взамен святыни двух гильдеров долга, ему, Путсу, удастся сохранить у себя святыню, которую корыстолюбец надеялся выгодно продать.
Не получив ответа, молодой человек сначала перешел к довольно убедительным увещеваниям, далее – к крепким ругательствам, а затем – к действенным мерам. Неподалеку от дома Филипп заметил свал сухого валежника, а у стены дома – маленькую поленницу дров, припасенных, чтобы топить дом. Этими подручными средствами юноша решил воспользоваться для поджога дома, чтобы если и не вернуть семейную реликвию, то хотя бы дать полное удовлетворение своему чувству мести. Притащив несколько охапок валежника, он бросил их перед дверью, на них положил несколько поленьев и всяких щепок и стружек, что разыскал поблизости, – в итоге вся дверь до верха оказалась завалена. Затем он высек огонь с помощью трута и огнива, которые каждый голландец всегда носит при себе. Спустя несколько минут костер запылал. Дым столбами стал подниматься под крышу, а внизу свирепствовало пламя. Дверь загорелась, и пламя жадно лизало ее со всех сторон, а Филипп радовался успеху своей затеи.
– Эй ты, негодный святотатец, надругавшийся над покойницей, ограбивший мертвую, жалкий подлый вор, теперь ты испытаешь на себе мое отмщение! – закричал Филипп. – Если ты не выйдешь, то сгоришь в огне, а если попытаешься выбежать, я тебя убью. Слышишь, мерзавец?!
Не успел он выкрикнуть последние слова, как окно верхнего этажа, самое отдаленное от горевшей входной двери, распахнулось.
– Ага, решил уговаривать меня и просить пощады, но нет! Я тебя…
Последние слова замерли на устах юноши, пораженного тем, что он заметил в окне и принял за видение: вместо безобразного маленького старикашки он увидел юное существо, девушку лет шестнадцати-семнадцати ангельской красоты с выражением невозмутимого спокойствия и полного самообладания, несмотря на грозившую ей опасность. Ее длинные черные волосы обрамляли изящной формы головку, большие темные глаза светились мягким добрым выражением, высокий белый лоб, прекрасной формы