Александр Скориков

Беда с этими честными


Скачать книгу

не операцию. Сама завотделением резала, умница, кандидат наук. А потом, когда жена пришла поблагодарить её, эта самая докторша цветы взяла, а от духов, которые я с таким трудом через Яна Владимировича достал, отказалась. Мол, принципиально не беру подарков.

      Мы с супругой от такой честности две ночи не спали, у неё обострение началось.

      А что оказалось? Через знакомых выяснилось, что духи хоть и французские были, но врачиха пользуется другой маркой.

      Так ты же интеллигентный человек! Намекни заранее. Нет, они не могут, они честные, скромные.

      А мы с женой, как оплёванные были, все в нас пальцами тыкали. Супруга ревела, ревела, а потом работу поменяла, чтоб в другую поликлинику ходить.

      Теперь на днях вот я сам попал в хирургию с аппендицитом, прямо из института привезли. Виталий Николаевич – молодой такой, симпатичный доктор, – часа четыре в моём животе копался.

      Сейчас лежу я в палате, через несколько дней выписка, и всё размышляю: какой ему презент преподнести. Теперь я учёный, понимаю, что нельзя это дело на самотёк пускать.

      Стал советоваться с соседями по комнате. Один говорит: «Чего тут рассусоливать? Если врач – баба, то цветы и духи, если мужик – коньяк».

      Я как про духи услыхал, мне сразу нехорошо стало.

      Второй сосед – худой такой язвенник – отговаривает: «Какой коньяк? Чтобы твоя супруженция запела, если бы ты каждый день с работы бутылку приносил? Тут надо что-нибудь для семьи, чтоб и жена рада была. Хрусталь, например».

      Запомнил я пожелания, а сам решил к главврачу сходить: кому же ещё лучше запросы своих подчинённых знать?

      Главврач – мужчина солидный, вопросу моему не удивился, понимает, что не из праздного любопытства. Вслух стал размышлять:

      – Виталий Николаевич? Хоть он и молод, но из первого периода, – когда берут всё, что дают, коньяк, например, – уже, конечно, вышел.

      Слава богу, думаю: попёрся бы с бутылкой, как осёл.

      – А окончился ли у него второй период – хрусталя и прочих безделушек, – право, наверное сказать не берусь, – засомневался главврач. – Сам-то я музыкой увлекаюсь, пластинки коллекционирую.

      Вышел я от него, на всякий случай в записной книжке пометку о пластинках сделал. А что – не последний раз болеем.

      Но с медиком моим всё равно никакой ясности. Может, ему по-простому в конверте дать?

      Ловлю я тогда нашу нянечку.

      – Родной ты мой, – успокаивает она меня, – это только мы рублёвками берём, а у докторов за семь лет учёбы латынь все нормальные чувства вытеснила. Про Виталия Николаевича узнать можно, почему нельзя. Только тяжело, – завздыхала она, – ох, тяжело!

      И я полез в карман, где лежали специально наменянные женой рублики.

      К вечеру выяснилось, что хрусталём у Виталия Николаевича забита вся квартира, но хобби он себе ещё не выбрал, а потому лучшей благодарностью было бы какое-нибудь простенькое украшение для его жены: перстенёк с бриллиантиком или ещё что…

      Я, конечно, сейчас же подключил супругу и вскоре уже показал нянечке ожерелье из натуральных камней. Та одобрила, а я на свою беду поинтересовался, как у Виталия Николаевича с честностью.

      – Очень, – сказала нянечка. – Просто кристальный человек. Во всей больнице, пожалуй, такого честного не сыщешь.

      Мне б, дураку, уже б тогда от такой рекомендации насторожиться.

      Настал день выписки, захожу я в кабинет. Посмотрел Виталий Николаевич ожерелье, вздохнул:

      – Очень красивая вещь, но я не могу её принять. Понимаете, – оправдывается, – не заслуживает этого моя работа…

      – Ну, это уж позвольте нам решать!

      Всучил я ему, за дверь выскочил, пот со лба вытираю.

      – Взял? – спрашивает нянечка. Добрая душа, за меня болеет.

      – Взял, – отвечаю облегчённо, – едва уговорил.

      – Я же предупреждала, что он очень честный.

      – Да, говорит, моя работа не достойна такого…

      – Само собой, – поддакивает нянечка. – Если бы он у тебя аппендикс чикнул – и всё, а то он, ведь, и желудок тебе скальпелем пропорол: повозиться пришлось, зашивать. Нет, редкой совести человек, теперь таких почти и не осталось…

      БЕРМУДСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК

      Плотный, коренастый мужчина в рабочей спецовке приоткрыл дверь с табличкой: «Директор»:

      – Можно, Иван Иванович?

      – А, Кашкин, заходи! – Директор радостно зашагал из-за стола, захлопал вошедшего по плечам. – Как семья, дети, здоровье как? Ты, говорят, в армии водолазом служил, есть ещё порох?

      Кашкин в смущении кивал. Директор подвёл его к окну: весь заводской двор был уставлен недоукомплектованными тракторами.

      – Вася, – сказал директор, показывая за окно, – ты родному заводу помочь можешь?

      – Так это, – замялся тот.

      – Нужно съездить и добыть запчасти.

      – Ну нет, – запротестовал Кашкин, –