было явно, что сердце у неё залилось горячей кровью от счастья. «Это ошибка! Он не умер, просто сознание потерял!» Аггель схватила отца за руку, чтобы поднять из гроба, и тут почувствовала, что держит руку неживую, сухую и холодную, как у фарфоровой куклы. И наваждение вмиг пропало: она увидела, что перед ней труп, который в тёплом, разогретом свечами воздухе уже начал попахивать смрадно. Это был момент истины. Сказка кончилась. Волшебник умер и оказался обманщиком, как и волшебник Изумрудного города.
Это было настолько тяжело, безысходно и непоправимо, что Аггель даже не смогла заплакать. А как было бы здорово залиться тёплыми, сладкими, умиротворяющими слезами! Но Аггель даже говорить не могла. Ей показалось, что душа её со всего размаха ударилась о цементный пол, и от этого язык провалился вовнутрь, запал куда-то вглубь сухой гортани. И вот в таком состоянии её нашёл послушник, который выходил на пять минут из храма по нужде. И после этого Аггель больше не сказала ни слова.
Её отчитывали, то есть читали над её головой молитвы против злых духов, и отпаивали святой водой, и к врачу водили, но ничего не помогало. Аггель замкнулась в себе. Ей казалось, наступили холода прямо посреди лета, и она не хотела растерять последние частички тепла, последние сполохи того жаркого счастья, что согревало её жизнь. И она закрыла поплотнее все двери и окна в свою душу.
На сороковой день стали собирать поминки, резать кур и варить куриную лапшу. Одно из самых маленьких пёрышек как-то залетело в комнату, где лежала Аггель и смотрела в потолок. Иногда на потолке показывали кино: она вспоминала свою прошлую счастливую жизнь, и это были счастливые часы. Но иногда ей что-то мешало, как, например, сегодня, когда в окно доносились весёлые детские голоса и лай собак. Голоса эти ужасно раздражали Аггель.
«Как они могут смеяться? Они что, не знают, что отец Рафаил умер? И что они тоже все скоро умрут, ну или нескоро, лет через сто, может быть. Но это всё равно. Можно получать одни пятёрки, а можно смотреть в потолок, можно бежать быстрее всех и чувствовать себя счастливым, а можно смотреть в потолок. Можно любить кого-то, а можно ударить его по лицу и смотреть, как течёт кровь, но лучше всего – просто лежать и смотреть в потолок. Потому что ты всё равно умрёшь!»
Примерно так думала Аггель, но главными были не эти мысли, а то чувство, что поселилось в её душе, как будто холодная и скользкая змея обвивала и сжимала её сердце. Вот почему мысли у неё были змеиные, медленные, холодные и презрительные. Она презирала глупых и наивных людей, которые ничего не знали об этой жизни. Её тошнило от сильных запахов, от ярких красок, от громких звуков, от всего, в чём было слишком много жизни. Только тишина и белый цвет приносили ей облегчение.
Белый потолок был её спасением. И вот, на фоне белоснежного, тщательно выбеленного монастырскими трудниками потолка появилось чёрное пёрышко. Словно в чистое зимнее небо кто-то запустил