что ослеп, я почиркал зажигалкой и с облегчением увидел колеблющийся огонек, осветивший мою ладонь прикрывавшую его от ветра.
Но и только. Даже этот огонек не смог еще более оттенить темноту, заполонившую это странное место, настолько она была полной.
Поэтому мне не оставалось ничего другого, как терпеливо ждать рассвета (надеясь, что он все-таки наступит) и восстанавливать силы для завтрашнего дня. Что он мне приготовил?
Один бог знает… если он, конечно, есть в этом неизвестном мне мире.»
Дойдя до этого места, я бросился в кладовку… выволок свой чемодан на середину комнаты и стал судорожно в нем рыться… Где же оно… где? Вот!
«Даже этот огонек не смог еще более оттенить темноту, заполонившую это странное место, настолько она была полной.
Поэтому мне не оставалось ничего другого, как терпеливо ждать рассвета (надеясь, что он все-таки наступит) и восстанавливать силы для завтрашнего дня. Что он мне приготовил?
Один бог знает… если он, конечно, есть в этом неизвестном мне мире…
Момент, когда наступил рассвет, я даже толком не успел заметить… даже не рассвет… не было никаких переходов от полной темноты к ясному, солнечному дню, как будто где-то там, наверху, кто-то повернул выключатель и сказал: «Да будет свет!» Подождав пока глаза привыкнут к свету, я внимательно оглядел место, куда я попал. Странный это был мир, как будто нарисованный пятилетним ребенком гуашью. Краски слишком яркие, тени угольно-черные, небосвод ярко-синего цвета и… да… в этом мире не было солнца, если не считать таковым маленькое красное пятнышко в зените, неправильной формы. Как будто ребенка позвали обедать, и он оставил картинку незаконченной. Свет был везде и из ниоткуда… хотя длина теней от елок правильной геометрической формы явно указывала на то, что сейчас ранее утро.»
Вот мои детские «творческие» попытки. Точно такая же общая тетрадка, заполненная округлым детским почерком. Её сохранила моя мама вместе со своим дневником и моими детскими рисунками, самодельными открытками-поздравлениями с 8 марта и днем рождения, они кочевали за мной всю жизнь. После смерти матери у меня просто не хватило духу выбросить то, что представляло для неё ценность. Внезапный приступ «писательства»
я пережил в 12 летнем возрасте, и длился он пару недель. Тогда я забросил всё – и друзей, и футбол, и велосипед. Я сидел в своей комнате и непрерывно писал. Поначалу мама была очень рада, но спустя некоторое время я заметил тревогу в её глазах, которая усиливалась день ото дня. Ещё бы… на дворе в самом разгаре было лето.
– Сынок?
– У…
– Может пойдешь погуляешь? Костик пришел… зовет тебя.
– Не могу, ма… некогда мне
– А можно мне почитать, что ты уже написал?
– Хорошо, ма, только скажи Костику, что я… что у меня живот болит.
– Ладно.
– Сынок! Посмотри на меня!
– Да, мам…
– Это