впадал в запой, телефон не отвечал, радиосвязь и пневмопочта тоже не работали – неясно было, что по ту сторону двери случилось. Наконец Роза решилась и вызвала начальника охраны, местного Коржакова. Но этот бодигард, как и рядовые сотрудники, до одиннадцати часов вечера не терял времени даром и почти не вязал лыка.
– Стучись, – приказал он Розе, – ты тут деликатничаешь, а губернатора могли в это время убить. Этот Эдуард – очень подозрительный тип, американский шпион. Убьёт и улетит на метле.
Роза нерешительно подошла к двери губернаторского кабинета, хотела постучаться, но как-то само собой так получилось, что вместо стука она только слегка поскреблась. В ответ Роза опасалась услышать мат – губернатор всегда ругался матом, когда бывал пьян и когда Роза ему мешала, – но на сей раз из-за двери донеслось тихое и ласковое:
– Сейчас, сейчас, Розочка. Который час?
Роза даже не поняла от испуга, чей это был голос, губернатора или Эдуарда.
Примерно через полчаса дверь действительно открылась, и они явились народу, губернатор и его политтехнолог, в распахнутых рубашках с закатанными рукавами, без пиджаков и галстуков; они стояли обнявшись, пошатываясь и нежно поддерживая друг друга.
– Ну-ка, Васильич, неси коньяк, – приказал губернатор своему Коржакову – у меня не осталось ни капли.
Бодигард услужливо и с радостью разлил коньяк по стаканам.
– И Розе тоже, – по-отечески приказал губернатор.
– Геннадий Михайлович, если так будет продолжаться, я уволюсь, – пригрозила в ответ Роза, – меня муж пятый час ждёт.
Губернатор, не обратив на слова Розы ни малейшего внимания, – он, похоже, просто забыл о её существовании, – поднял свой стакан.
– За новую, великую Россию. За свободу и демократию. За самоуправление и независимый суд. Нам не нужны потрясения, нам нужна великая, свободная страна, – изрядно заплетающимся языком провозгласил новообращённый демократ. – Нас ожидают грандиозные события. Ждите.
Охрана не мешкая подхватила губернатора с Эдуардом, бережно на лифте спустила на первый этаж и почти на руках донесла до автомобилей. Губернаторский кортеж тронулся. Губернатор Садальский в приливе воодушевления опустил стекло своего «лексуса» и, высунув руку, хотел приветствовать подданных, но было уже темно, редкие фонари горели слабо, прохожих почти не было – лишь у винного магазина на одной из улиц несколько ночных завсегдатаев ответили на приветствие губернатора.
* * *
Несколько дней спустя на столе перед заместителем главы президентской администрации лежало донесение. Написанное, судя по всему, не слишком грамотным, но не лишённым проницательности человеком, заподозрившим в поведении губернатора нечто эксвизитное, это донесение уже побывало в определённом ведомстве, так что на каждой странице