и его тетради – целую стопку, несколько бюваров, а также подшивки газет, где значились статьи Ивана Несторовича, раскрывавшие многие туманные вопросы не только в микробиологии, иммунологии, но и в психиатрии. Долго Иноземцев стоял и листал свои записи, то хмурясь, то удивленно вскидывая брови.
– Это что – мои? – в конце концов, наивно спросил он.
Боткин лишь вздохнул и сочувственно похлопал молодого человека по плечу.
– Поезжайте в Париж. Илья Ильич будет вам рад.
Не ведал господин глава больничного дела, что причиной столь успешной научной деятельности доктора Иноземцева была случайно изобретенная им тинктура, совершенно меняющая свойства души и преображающая работу сердца и разума. За небывалую работоспособность и удивительную гибкость ума, возникающую вначале, приходилось расплачиваться помутнением рассудка и беспамятством впоследствии. Все то синтезированный даурицин! Все это лунный яд[3]…
Иван Несторович и опомниться не успел, как уже катил в поезде по Петербурго-Варшавской железной дороге. Короткое посещение Выборга прежде, немой упрек отца во взгляде, слезы матери оставили лишь абрис в подсознании. Стыдно было невообразимо. Теперь он беглец, не оправдавший родительских надежд, хранитель неприятной тайны, от которой с радостью бы избавился, отъявленный и самолюбивый лжец без стыда и совести – осознание этого тупой болью поселилось за грудиной, душило и мучило Иноземцева. Боткину ведь тоже не признался, кому он обязан своими статьями, исследованиями, коллекциями спор и бацилл, что вез на суд самому Пастеру! И не признается даже под страхом смерти.
«Ничего, – сказал он себе, – не Нева, так Сена, пусть же даже Висла или Дунай, что по дороге, – все равно».
Осматривать Париж Иван Несторович не хотел – зной, пыль, духота… Но пришлось. С Восточного вокзала отправился на улицу Гренель, в русское посольство, проехав на городском омнибусе через несколько кварталов с правого берега Сены на левый. И Париж произвел на Иноземцева пугающее впечатление. Оживленность, толкотня, беспорядочность кривых улиц, размах бульваров, тяжесть сплошной стены построек разной высоты, цвета и архитектуры – все это обрушилось неудержимой лавиной на Ивана Несторовича, привыкшего к тишине и уединению больничной палаты. Поезд прибыл ранним утром, но уже тогда город гудел всем разнообразием звуков зарождающегося дня.
В посольстве на улице Гренель его встретил секретный агент ЗАГа – Рачковский, устроил доктору настоящий допрос, немало тем его измучив.
Следом явился сам Мечников Илья Ильич, перехватил оглушенного Иноземцева из лап полицейского чиновника, потянул того на улицу, взял фиакр, и они вихрем промчались по всему Сен-Жерменскому предместью и через Люксембургский сад.
На вопрос биолога, мол, как находите Париж, Иноземцев мрачно отозвался: «Будто из Петербурга и не уезжал».
Бывший ординатор горел одним-единственным