главным было, конечно, другое. Особенно в Гамбурге, где, в отличие от Брауншвейга, традиционно была сильная компартия.
– Как практически осуществлялась работа по вскрытию деятельности политических противников фашистского режима?
– Эта работа осуществлялась путем получения и использования доносов населения (по собственнной инициативе последнего), следствия и агентурной работы.
Думаю, агентурная работа была на высоте. Объяснялось это тем, что нацистская партия и СС вместе с полицией (как сказали бы сегодня – силовики) состояли в неразрывной связи.
Бруно Штреккенбах вступил в партию в марте 1931 года, “так как считал, что будет оказывать помощь родине” (из его последнего слова на судебном процессе в 1952 году). “На всех собраниях секций (так назывались низшие партийные организации), – рассказывал он на следствии, – выдвигались требования к отдельным членам партии, чтобы все, что становилось им известным из разговоров с соседями по дому, во время поездок в местном транспорте о событиях, деятельности других политических партий, докладывалось их партийному руководителю”.
За членами партии, в свою очередь, следила партийная служба безопасности, впоследствии преобразованная в СД. Последняя, по мнению Штреккенбаха, сыграла свою роль, когда начался наплыв новых членов – благодаря ей удалось предотвратить путч Рёма.
Не только члены партии, народ был заодно с полицией, полиция опиралась на его поддержку. “В годы дипломатических успехов и экономического возрождения этнические немцы были погружены в атмосферу пьянящего коллективизма, – пишет профессор Оксфорда Клаудиа Кунц. – …И нацистские осведомители, и антифашистские подпольщики единогласно сообщали о том, что немцы испытывают искреннюю благодарность режиму за ликвидацию безработицы и выход из ненавистного Версальского договора. Все были буквально очарованы удовольствиями, которые предлагала нацистская массовая культура”.
Интеллектуалы не были исключением. Философ Хайдеггер впоследствии объяснял свой поворот к национал-социализму желанием присоединиться к тем силам, которым, как ему казалось, была присуща подлинная воля к новому началу. “Для всех немцев, наделенных чувством социальной ответственности, классовые различия в нашем народе стали нестерпимыми – равно как и тяжелое экономическое закабаление Германии посредством Версальского договора”. “Сам Хайдеггер тоже казался другим – так описывает свою последнюю встречу с ним в июне 1933 года Карл Ясперс. – Сразу, как только он приехал, возник настрой, разделивший нас. Народ был опьянен национал-социализмом. Я поднялся наверх, в комнату к Хайдеггеру, чтобы поздороваться. “Как будто опять наступил 1914 год, – начал я, желая продолжить, – опять то же всеобщее лживое опьянение”. Но при виде сияющего Хайдеггера слова застряли у меня в горле… Перед одурманенным Хайдеггером я оказался бессилен”.
Другой современный автор, Лоуренс Рис, отрицает утверждение Ханны Арендт, что