Поскребышев стал читать ровным, тихим голосом, внятно произнося каждую букву:
– На Западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного Командования могут потребоваться большие решения…
Сталин при этих словах хмыкнул: банальность этих утверждений очевидна, они доказывают желание Черчилля сохранить свое лицо. Тоже, поди, думает о будущем.
Поскребышев выдержал чуткую паузу, продолжил:
– Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях. Согласно полученному сообщению, наш эмиссар главный маршал авиации Тэддер…
– Про Теддера пропусти, – велел Сталин. – Очень он тут нужен.
Поскребышев скользнул глазами по тексту, нашел нужное место, стал читать дальше:
– Я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть…
– Достаточно, – остановил Сталин своего секретаря, усмехнулся в усы, прищурил глаза, заговорил, поглядывая сверху на склоненную голову Поскребышева, но заговорил совсем не о том, о чем надо бы говорить в столь ответственную минуту:
– Ты бы, Поскребыш, побрил свою голову, что ли, под Котовского. А то ни то ни се, будто бильярдный шар, испачканный ваксой.
– Как прикажете, товарищ Сталин, – ответил Поскребышев, не поднимая головы, все тем же негромким внятным голосом.
Поскребышев привык к подобным насмешкам Сталина над собой, и это было не самое худшее. Он привык к вспышкам его гнева, грубости, хамству, даже к издевательствам, которые в трудные для Сталина минуты обрушивались на безропотную голову его секретаря, особенно тогда, когда что-то получалось совсем не так, как хотелось Сталину, а он либо не мог изменить сложившееся положение, либо оно вообще не зависело от воли Генерального секретаря партии и Верховного Главнокомандующего. Что ж, на то он и секретарь Сталина, чтобы терпеть его выходки, быть громоотводом, мальчиком для битья. Зато во всем – и даже в этом своем унижении – Поскребышев не без внутренней гордости и удовлетворения видел свою необходимость для Сталина и был почти уверен, что другого человека найти на его место практически невозможно. К тому же Сталин не любит менять ничего, к чему привык и что играет в его жизни как бы подсобную, второстепенную роль. Он не любит менять мебель в кабинете и своей квартире, не любит менять обслуживающий персонал, и даже подземный кабинет для него соорудили как копию кремлевского, только значительно меньших размеров. Сталин не женился в третий раз еще и потому, что закоснел в своих привычках, а новая жена с неизбежностью эти привычки