ты пробовал? – спросил я.
– Я – не-а. Другие пробовали. Подпольщики. Вот. Они тут железную дорогу взрывали.
И Митька где-то раздобыл гранату. Попробовать взорвать мину мы решили на следующий день после уроков. Но наша учительница меня в тот день не отпустила: надо было писать газету. Вместе со мной остались, как всегда, еще двое. И это в то время, когда остальные пошли взрывать мину, когда на улице так тепло, так радостно светит солнце и на полянах желтеют первые цветы.
Руслан и Колька быстро настрочили свои заметки, а я только-только написал заголовок. Они уж совсем собрались уходить, когда в той стороне, где находился противотанковый ров и куда ушли наши пацаны, рвануло с такой силой, что зазвенели окна и даже кое-где посыпались стекла.
Мы все замерли, прислушиваясь, потом Колька и Руслан кинулись вон из класса – только их и видели.
Через два дня половина города выла, идя за двумя десятками красных гробов. Оказалось, что в том месте, где наши пацаны взорвали мину, в земле лежали еще мины и снаряды – очень много мин и снарядов, они взорвались, и от наших пацанов осталось лишь мокрое место.
Остаток нашего класса влили в другой класс, но мне недолго пришлось в нем доучиваться в этом году.
Через несколько дней после похорон приехал папа, но не на поезде, а на грузовой машине, а с ним дядя по имени дядя Вано, и другой дядя, по имени дядя Тенгиз. Дядя Вано, большой во все стороны и небритый, купил на рынке большую же лошадь с длинным белым хвостом и такой же белой гривой, потому что в его Абхазии лошади не водятся. Во всяком случае, такие большие. Он запряг лошадь в телегу и уехал, а мы погрузились на машину и поехали вслед за дядей Вано в эту самую Абхазию, где растет овощ по прозванию фурма.
Глава 7
Ехали мы ужасно долго. Грузовик мотало из стороны в сторону, под колесами хлюпали лужи, скрипел гравий, мимо тянулись горы, поросшие еще голыми деревьями, похожие на небритые подбородки многих дядей Вано, задранные вверх. Иногда спускало колесо, и дядя Тенгиз, который вел грузовик, тоже небритый, ругался не по-русски и накачивал вместе с папой колесо, а мы, укрытые брезентом, в это время спали спокойно, не трясясь и не мотаясь на куче сена и тряпья.
Однажды рано утром, когда машина остановилась, я вылез из-под брезента и, поднявшись на ноги, увидел вдали море. Оно было точно таким же, как в Новороссийске: по нему бежали мутные волны, вдали темнела огромная глыба корабля. Дождь перестал, потеплело, оставшиеся позади невысокие горы кутал серый туман. Неподалеку горел костер, возле него сидела мама, над огнем висел большой котелок. Потом возле костра появились папа и дядя Тенгиз, и нас с Людмилкой позвали завтракать. Мы ели самую настоящую рисовую кашу со свиной тушенкой, яичницу из яичного порошка, пили чай. Даже удивительно, откуда папа все это взял и почему он не брал это раньше, когда нам нечего было есть.
После завтрака все снова забрались в машину и поехали по улицам какого-то города с серыми домами, собаками,