так зашел. Был у Светланы, пытался примирить ее с Григорием… по его просьбе – без толку.
– Отшила?
– Можно сказать и так.
– И правильно сделала. Василий, между прочим, уже устроил ей развод: пошел в наше отделение милиции и поменял ее паспорт на чистый. Так что у вашего Морозова нет никаких шансов. И я ей говорила, что Морозов этот – плут, женится на ней из-за отца, хочет пролезть в Кремль на хлебную должность. И не только он, но и все его родственники. Особенно его папаша, известный всем жулик и казнокрад.
Михоэлс поморщился:
– Вы преувеличиваете, Ольга Евгеньевна. Иосиф Григорьевич не такой уж плохой человек, как вам его обрисовали. Конечно, не без недостатков, но он всего лишь сын того еще времени и просто не сумел приспособиться к новым порядкам. Не он один такой. К сожалению.
– Ты-то приспособился? Приспособился. А если он не может, так пусть катится в Америку или еще куда. Но не в нем дело, – решительно поставила точку на этой теме Ольга Евгеньевна. – Давай выкладывай, что привело тебя к нам.
– Да честное же слово – одно лишь желание проведать! – воскликнул Михоэлс с такой искренностью и обидой, что на глаза его навернулись слезы. Он смахнул их пальцем и некоторое время смотрел в сторону. Затем, горестно вздохнув, пожаловался: – Работы много, и туда надо зайти, и сюда, а времени нет, а тут такая оказия, вот я и решил зайти.
– Ну, коли не врешь, давай угощу чаем, – снизошла Ольга Евгеньевна.
– Нет, нет! Спасибо! Я уже пил. Пойду. Вижу, что у вас все хорошо, по-другому и быть не может, а у меня еще две встречи.
– Ну, как тебе будет угодно, – без всякого сожаления произнесла Ольга Евгеньевна.
Покинув квартиру Аллилуевых, Михоэлс, не дожидаясь лифта, пошагал вниз: четвертый этаж – не так уж и много. Он шагал своими маленькими ногами со ступеньки на ступеньку и думал с огорчением, что вот и здесь у него не получилось. А он-то рассчитывал, имея в виду, что семья Ольги Евгеньевны пострадала от Сталина во время чисток тридцатых годов, и она, человек прямой и резкий, ни раз во всеуслышание выражала свое возмущение этим, и будто бы самому Сталину же, – так вот, если сложить все вместе и хорошенько потрясти ее самолюбие… Но, увы, в очередной раз из этого ничего не вышло. А старуха, между прочим, имеет возможность напрямую связаться со Сталиным по телефону и могла бы – при желании – как-нибудь напомнить ему о еврейских проблемах, которые неожиданно подскочили вверх сразу же после окончания войны, как акции на лондонской бирже. Но, судя по тому, как Аллилуева его встретила, даже затевать разговор на эту тему – лишний раз унижаться без всякой на то пользы.
Теперь остается лишь одна надежда – на жену Молотова Вячеслава Михайловича. Она верная еврейка и сделает все возможное. Однако реально влиять она может только на своего супруга, который, посылая его, Михоэлса, в Америку в сорок третьем, намекнул тогда насчет Крыма, о чем и без того судачили по всей Москве. Теперь Молотов почему-то помалкивает, а это означает, что вопрос до сих пор не решен самим Сталиным. Но ждать, когда Сталин