бормотанию одной жившей в лесу и тоже считавшейся хранительницей креста старухи. Узнав об утрате реликвии, старая колдунья горько заплакала и прокляла Синклеров. Никто не обратил внимание ни на ее проклятие, ни на загадочное исчезновение сокровищ Росслина, которые молва окрестила «тридцатью серебряниками».
О проклятии вспомнили только после того, как второй герцог Кейтнесс, сын Росслина, неожиданно скончался накануне своего тридцатилетия. Затем точно в таком же возрасте умер третий герцог Кейтнесс, а потом четвертый… Тогда смертельно напуганные герцоги Кейтнесс бросились искать утраченную реликвию.
Несмотря на все усилия, найти ничего не удалось, даже самого малюсенького кусочка.
Разве мог здравомыслящий человек всерьез воспринимать проклятие?! Поэтому поначалу Лахлан лишь усмехался. Но только до поры до времени. Полная забав и наслаждений жизнь светского лондонского шалопая невольно заставляла забыть о старых бреднях.
Так продолжалось до тех пор, пока его не начали мучить ночные видения. Загробный голос призывал его, пугая до смерти, и от этого уже нельзя было так легко отмахнуться.
Скоро ему должно было исполниться тридцать, роковая дата, и с каждым проходящим днем Лахлан почти физически ощущал, что вокруг него, сжимаясь все теснее и теснее, смыкаются стены. В его сознании непрерывно тикали часы, повторяя одно и то же: «У тебя так мало времени и еще так много дел, роковой день все ближе, а жить тебе остается все меньше». От таких мыслей ныло в груди, становилось трудно дышать, воздуха не хватало.
Странное было состояние и плохо объяснимое. Иногда Лахлану казалось, что это задыхается его бессмертная душа, иногда – что души умерших предков садятся ему на грудь и сдавливают ее.
Слабым утешением служила мысль, что с его смертью все закончится. Род Синклеров полностью угаснет, больше никто из них не будет мучиться. Как ни грустны были подобные мысли, но от них невольно становилось легче.
Отодвинув от стены старое запыленное кресло, Лахлан уселся на него и принялся внимательно и задумчиво рассматривать портрет герцога Кейтнесса, виновника его несчастья. Ветер завывал за стенами замка, дождь стучал в окно, вода струйками стекала по стеклу и карнизу; по углам залы как будто колыхались и ползли неясные тени. При тускнеющем свете лампы Лахлан долго и пристально смотрел на крест в руках старого герцога Синклера.
– Лахлан.
Звук человеческого голоса вырвал его из сонного оцепенения. Лахлан вздрогнул, руки судорожно стиснули подлокотники кресла. Сердце подпрыгнуло и бешено заколотилось в груди. Неужели снова призрак? Он замер, похолодев от ужаса. Но через миг, окончательно проснувшись, понял, что, к счастью, ошибся. Рядом с ним стоял Маккинни, старый дворецкий, самый преданный его слуга.
Лахлан глубоко вздохнул. Лицо Маккинни излучало искреннюю заботу, от него так и веяло теплом и спокойствием. Дворецкий снял руку с плеча Лахлана и отступил на шаг, не сводя со своего господина заботливого