Вронского, значительно взглянув на говоривших, мол, молчите.
– А, Вронский! Когда же в полк? Мы тебя не можем отпустить без пира. Ты самый коренной наш, – сказал полковой командир.
– Не успею, очень жалко, до другого раза, – сказал Вронский и побежал вверх по лестнице в ложу брата.
Старая графиня, мать Вронского, была в ложе брата. Варя с княжной Сорокиной встретились ему в коридоре бельэтажа. Проводив княжну Сорокину до матери, Варя подала руку деверю и тотчас же начала говорить с ним о том, что интересовало его. Он редко видел её настолько взволнованной.
– Я нахожу, что это низко и гадко, и madame Картасова не имела никакого права. Madame Каренина… – начала она.
– Да что? Что произошло? Я не знаю.
– Как, ты не слышал?
– Ты понимаешь, что я последний об этом слышу.
– Она оскорбила Каренину. Муж её через ложу стал говорить с Анной, а Картасова сделала ему сцену. Она громко сказала настолько оскорбительное, что я и повторить не могу.
– Граф, вас ваша maman зовёт, – сказала княжна Сорокина, выглядывая из двери ложи.
Оставив Варю, Вронский направился к матери.
– А я тебя всё жду, – сказала ему мать, насмешливо улыбаясь. – Тебя совсем не видно.
Сын видел, что она не могла сдержать улыбку радости.
– Здравствуйте, maman.
– Что же ты не идёшь faire la cour à madame Karenine2? – прибавила она, когда княжна Сорокина отошла. – Elle fait sensation. On oublie la Patti pour elle3.
– Maman, я вас просил не говорить мне про это, – отвечал он, хмурясь.
– Я говорю то, что говорят все.
Вронский ничего не ответил. Сдержав себя и сказав несколько слов княжне Сорокиной, он вышел. В дверях встретил брата.
– А, Алексей! – сказал брат. – Какая гадость! Дура эта Картасова, больше ничего… Я сейчас хотел к ней идти. Пойдём вместе.
Вронский не слушал его. Он быстрыми шагами сошёл вниз. Чувствовал, что ему надо что-то сделать, но не знал – что. Досада на Анну за то, что она ставила себя и его в такое неловкое положение, вместе с жалостью к ней за её страдания чрезмерно будоражили его.
Он сошёл в партер и направился прямо к бенуару Анны. У входа в бенуар стоял Стрёмов и разговаривал с нею:
– Теноров нет больше. Le moule en est brisé4.
Вронский поклонился ей и остановился, здороваясь со Стрёмовым.
– Вы, кажется, поздно приехали и не услышали прозвучавшей тут лучшей арии, – сказала Анна Вронскому, очень иронично и насмешливо взглянув прямо ему в глаза.
– Я плохой ценитель, – ответил он, строго глядя на её крепко сцепленные пальцы. Она всегда делала так, чтобы унять дрожь. Он хорошо изучил эту её уловку.
– Как князь Яшвин, – сказала она, улыбаясь. – Он находит, что арии поют ныне слишком громко.
– Взяв в маленькую руку в длинной перчатке протянутую Вронским афишу, Анна