к моменту его рождения уже вконец проспиртовалась и остервенилась на почве пролетарской идейности и рабочей гордости. С мальчика, пожалуй, взятки гладки. Пройдет год-другой, и он удавится. Но прежде он удавил бы Гапку. Всенепременно. Первая же ее колоратура стала бы последней. У нее не было шансов.
Когда начинаешь их понимать, это сулит уйму впечатлений, вовсе не забавных. По крайней мере, в России. Встречая на улице животное, смотришь на него уже не только как на мелькнувшую деталь пейзажа. А посмотрев, яснее ясного видишь: эта собака стара и больна, та кошка изголодалась и запаршивела, а вот щенок, он напуган досмерти. Потерялся? Да нет, выбросили.
Они тебе все рассказывают. А ты знаешь язык. Никуда уже не деться. Пролетающая над головой ворона, возможно, тоже чувствует себя неважно, но ее язык тебе непонятен, да и помочь ей, если она еще как-никак летит, ты вряд ли можешь. А здесь, проходя мимо, тащишь за собой чувство вины. Да, их много, погибающих, да, всех не спасешь. Но эту, именно эту, что сейчас смотрит на тебя, ведь можешь? Вместо того, чтобы поспешать в редакцию, в театр, на вечеринку или куда ты там еще намылилась, остановись, позови, пожалей…
Нет? Тебе недосуг?
Нормально, что ж. Ты – как все.
Десять раз так пройдешь, двадцать, разве считаешь, сколько? Но однажды все равно не выдержишь.
У нас есть Мышка. Больше мы и не подумаем никого заводить. Это в нашем случае единственно разумное решение, разве не так? Да после Гапки и не хочется.
В тот вечер, собравшись в гости, мы с мужем вылезли из дому, скрепя сердце и шмыгая уже слегка простуженными носами. На улице зябко, промозгло, дождь моросит. Поздняя осень во всем своем паскудстве.
У подъезда ошивается котенок. Серый. До того грязный, будто целиком из грязи и вылеплен. Правда, ушки крупные и с кисточками, это, кто понимает, о многом говорит.
Орал он отчаянно. Мы не вняли. Улизнули. Но теребило воспоминание об этих кисточках:
– Знаешь, – сказала я мужу, – а ведь тот котенок, он красивый. Это тебе не Мышка, не при ней будь сказано. Его бы отмыть, высушить и малость подкормить, в два бы счета пристроили.
– Ну что ж, если, когда вернемся, он будет еще там, можно попробовать, – без энтузиазма промямлил супруг.
Энтузиазма, если на то пошло, я и сама не испытывала. Пожалуй, не окажись котенка на месте, облегчения было бы больше, чем разочарования.
Но нам ни первое не светило, ни второе не грозило.
– Мяу! – что есть мочи взвыл из темноты комок грязи, как только мы в полночный час подошли к подъезду.
– Вот же аспид.., – буркнула я.
Так образовалось имя. Муж по сей день ворчит, что кот украл у него прозвище. Действительно, мне случалось его так величать. Раньше. Пока за именем не явился его законный обладатель.
…Пройдет, как сказал бы Хармс, много колов времени, и приятельница студенческой поры, встарь искрометная кокетка, а ныне