начатое и даже убрать все обратно в выдвижной ящик, а в кабинете так никто и не появился. Когда я поднялась на ноги, они дрожали так, что едва держали меня. Я заставила себя пойти обратно к двери, но снова задержалась на мгновение у полочек с портретами.
Я смотрела на молодого улыбающегося мужчину с очень теплым взглядом каре-зеленых глаз, и мне вспоминалось искаженное болью лицо, судорожно дергающееся тело. Кто и за что мог так жестоко проклясть его? Проклятия бывали разными. Одни довольно быстро сводили человека в могилу, другие просто лишали его чего-нибудь: любви, удачи, возможности иметь детей, видеть в окружающем мире хорошее. Часто проклятый даже не знал об этом. Те, что убивали, делали это в считанные дни. Остальные можно было относительно легко снять, если их обнаружить и правильно определить. Сложнее дело обстояло с темными и родовыми проклятиями.
Найт Фарлаг свое проклятие снять не мог, и оно мучило его уже пять лет. Не убивало, а именно мучило. Значит, наверняка имело компонент темной магии, светлый поток на такое просто не способен. Как сильно надо ненавидеть человека, чтобы сотворить с ним такое?
Я заставила себя оторвать взгляд от портрета и напомнила себе, что меня это не касается. Судьба ректора Фарлага – не моя забота. Хотя подслушанный разговор давал надежду, что как минимум один рычаг воздействия на ректора у меня есть. В крайнем случае к нему можно будет прибегнуть.
Осторожно применив отпирающее заклятие, я вышла в коридор, как можно тише прикрыла за собой дверь и снова заперла ее.
Теперь ничто не должно было выдать моего визита сюда.
Глава 8
– Тара Роук! – громкий оклик преподавательницы заставил меня вздрогнуть и быстро спрятать просматриваемые листы в тетради, в которой я должна была записывать лекцию.
Только вот последние минут пятнадцать я ничего не писала, даже не слушала толком, снова и снова просматривая общую информацию по семи Дариям, учившимся в Лексе двадцать лет назад.
Я потратила на изучение их личных дел все выходные, прерываясь только на выполнение домашних заданий. Даже попросила Реджину выпить горячего шоколада с Алеком вместо меня и сказать ему, что я приболела. Моя соседка минут пять не могла решить: разозлиться ей из-за того, что Алек позвал на чашку шоколада меня, а не ее, или обрадоваться из-за того, что я уступила это приглашение ей. В конце концов, она просто ушла, сказав, что так и быть, развлечет Прайма, пока я болею.
Я не знала, обиделся ли Алек. Перед началом лекции он только улыбнулся мне, окинув изучающим взглядом, а сидели мы сегодня на разных рядах, поэтому поговорить не успели.
Меня больше тревожило другое. Ничто в личных делах студенток не давало мне ключа к пониманию, кто из них моя мама. При более внимательном рассмотрении я нашла не только год, но и дату рождения, но ни одна из них не совпадала с днем рождения мамы. По крайней мере, с тем, который знала я. Могла ли она и его скрывать? Зачем? Прочая информация и вовсе оказалась для меня бессмысленна. Никто из них не специализировался в снадобьях, которые