существования, причем преобладание одной из разновидностей определяет тип общества. Игра же субъективно необходима для деятеля и призвана, помимо придания ему радости существования, израсходовать излишек его энергии.
Ясно, что названные разновидности являются абстракциями, они выступают в качестве неких «струй» в общем потоке любой конкретной деятельности. Тем не менее, какая-то из этих «струй» может занимать господствующее положение, благодаря чему данная конкретная деятельность оказывается эмпирическим выражением соответствующей абстракции.
Рассматриваемые разновидности обладают важными и во многом противоположными признаками и свойствами (Табл. 4).
В первом столбце таблице даны краткие описания отдельных признаков и свойств разновидностей деятельности, а в последующих столбцах наличие или выраженность этих признаков и свойств.
В первой содержательной строке таблицы названы функции разновидностей деятельности в жизнедеятельности деятеля. О них, в целом, сказано достаточно. Отдельное замечание касается лишь игры, на которую часто налагают дополнительные функции, связанные с биологическими (выход избыточной энергии, компенсация агрессивных побуждений) и с социальными потребностями (обучение, воспитание, социализация). Но важнее то, что «игра … поддерживается сознанием радостного отдыха за рамками требований «обыденной жизни» [Хейзинга, 1992, с. 229], а «подлинная игра …содержит цель в самой себе» [Хейзинга, 1992, с. 238].
Таблица 4
Признаки и свойства основных разновидностей деятельности
Во второй содержательной строке таблицы дано соотношение разновидностей деятельности и инстинкта самосохранения. Очевидно, что эгодеятельность находится с ним в согласии, ибо этот инстинкт также направлен на обеспечение существование. Понятно также, что служебная деятельность часто находится с ним в противоречии. Служение имеет своей целью существование некоего «другого» и требует от деятеля самоумаления, вплоть до самопожертвования. Что касается игры, то ее отношение к инстинкту самосохранения является неопределенным, ибо игра иногда принимает форму состязания, проигрыш в котором влечет смерть [Хейзинга, 1992, с. 87–92 и др.].
В следующей строке рассматривается рациональность той или иной разновидности с точки зрения деятеля. При этом возникает любопытный парадокс: эгодеятельность, лишь обеспечивающая существование деятеля, оказывается для него всегда субъективно рациональной, а служебная деятельность, придающая существованию смысл, часто субъективно иррациональна для конкретного исполнителя.
Парадокс объясним, если учесть, что рациональность или иррациональность деятельности для деятеля зависит от степени его самостоятельности в принятии решений.
В эгодеятельности деятель сам принимает решение, поэтому цель и дальнейшие действия для него рациональны, хотя со стороны они могут казаться полной глупостью (поведение персонажа