что считалось большой неудачей. Целый ряд старух-прихожанок предлагал средства от такого злосчастья, но Кенни Смок выгнал их всех, заявив, что каждая из его дочерей стоит десяти сыновей любого другого мужчины.
Дом Смоков был огромным и просторным, с трубой на коньке крыши. Кенни Смок соорудил большой очаг, вокруг которого стояло несколько обитых стульев, а на шкафу, сделанном плотником в Кайле и привезенном в Калдуи на лодке, красовалась прекрасная глиняная посуда.
Кенни Смок и его жена спали в задней комнате, а у их дочерей были отдельные комнаты. После женитьбы Кенни Смок арендовал еще землю и построил коровник для своего скота, говоря, что ни одна из его девочек не будет жить под одной крышей с коровами. Он всегда упоминал о своей жене как об одной из своих девочек, и летними вечерами часто видели, как они рука в руке идут к Ард-Дабу. Если мой отец замечал их, он обычно бормотал: «Ей приходится держать его за руку, чтобы помешать ему делать работу дьявола».
Посреди дома Смоков стоял длинный стол, за которым они обедали, и в тот раз вокруг стола устроились мы с отцом, Лаклан Брод – хозяин барана, которого я убил, и брат Лаклана, Эней. Сам Кенни сидел во главе стола. Сейчас в комнате не было и следа той праздничной атмосферы, которой обычно сопровождались сборища в доме Смока.
Лаклан Брод отказался от предложения Кенни Смока глотнуть спиртного и сидел совершенно прямо, сложив руки на столе перед собой, обхватив правой кулак левой и сжимая и разжимая пальцы, так что его руки смахивали на бьющееся сердце. Он смотрел на шкаф, который стоял позади меня и моего отца. Надо сказать, Брод был самым впечатляющим представителем человеческой расы, ростом в шесть футов, с широкими плечами и огромными мясистыми руками. Все знали, что однажды он пронес через всю деревню тушу оленя, которую едва смогли приподнять двое мужчин. С узкими бледно-голубыми глазами, с огромной головой, с густыми, ниспадающими до плеч желтыми волосами – говорили, волосы у него такого цвета потому, что по материнской линии в нем течет норвежская кровь, – он как будто никогда не чувствовал холода и даже в черные месяцы расхаживал в распахнутой рубашке. Его и так ни с кем нельзя было перепутать, но в придачу он имел обыкновение носить завязанный на горле желтый платок.
Его брат был поменьше, пухлый, с красным лицом и маленькими птичьими глазками. Сам он мало что мог сказать, но обычно ревел, как осел лудильщика, в ответ на любое замечание, сделанное его родственником. Эней сидел плечом к плечу с братом, положив левую лодыжку на правое колено и сосредоточенно соскабливая перочинным ножиком грязь со своего башмака.
Кенни Смок тихо попыхивал трубкой и постоянно приглаживал огромные усы большим и средним пальцами. Мой отец не вынул трубку из кармана; он держал обеими руками чашку и пристально смотрел на стол перед собой. Мы ждали появления Калума Финлейсона, лодочника из Камустеррача, который в то время занимал должность приходского констебля[20].
На улице все еще было ясно и солнечно, что только подчеркивало