и даже исторических категориях. А монашество смотрит на религию как на таинственную встречу человеческого духа с Богом в глубине сердца, жаждет и ищет этой встречи. Мир почитает счастьем наслаждения, меняющиеся, многообразные, яркие ощущения. Монашество утверждает, что только при подавлении этих ощущений человек может почувствовать Бога как свет и покой души. Для мира динамичная, эмоциональная жизнь – это возбуждение, вдохновение, опьянение чувствами. Монашество говорит, что все это принадлежит земле, что в экстазах и в энтузиазме нет истинной благодати. Благодать Божия нисходит на человека как некий высший, небесный мир.
Голос Бога слышится в сердечной тишине. Если человек, не победивший в себе мир (опять же словом «мир» я пользуюсь здесь в евангельском смысле, то есть имея в виду мир как невозрожденный дух), религиозен, то он усматривает свое спасение в личном подвиге и как бы сам начертывает для себя путь к Богу. Монашествующий же познает свою слабость, свое падение и уповает на помощь Божию: не на собственные силы, а на Божественную благодать.
Мир считает монахов врагами разума и прогресса. А монахи полагают, что высший разум и высшая мудрость заключены в молитве, что именно в ней заложен неисчерпаемый потенциал мудрости. Один мой знакомый – старый монах – говорил: «Вся философия заключается в словах: “Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!”» Мир любит прогресс, как свое кровное детище. Но что такое этот прогресс? Большинство людей не может ответить на данный вопрос. Для них прогресс – это некая мощь человека, проявляющаяся и нарастающая в истории. И действительно, мощь человеческого разума создала внешние предметы и современную технику, которая в прежние столетия казалась бы фантастической. Но в то же время в этом пресловутом прогрессе человечество во многом потеряло само себя. Технический прогресс – это прогресс машин, а не человека. Но какой прогресс, какое развитие видим мы в главном – в религиозной жизни? Если смотреть на человека как на существо духовное и нравственное, то высший уровень этого развития был достигнут в первенствующей Церкви. Так что для нас прошлое в его духовных энергиях и примерах не является пройденной ступенью или минувшим этапом, а остается настоящим и будущим, постоянно актуализирующимся в Церкви (поясню свою мысль примером: век Феофана Грека и Андрея Рублева – это не прошлое иконописи, а ее метафизическое настоящее и будущее).
Мир влюблен в земную жизнь и другой жизни знать не хочет. Смерть для него – это ужасное чудовище. Уничтожить смерть мир не может, поэтому он предлагает человеку лишь одно: забыть о ней.
Смерть и время являются самыми универсальными факторами существования на земле. Царство жизни окружено царством смерти, и сама жизнь превращается в смерть. Но и в этом бытийном потоке мирские люди не помнят о смерти, они отключены от нее психологически, потому что не хотят ничего знать о другой жизни и только жаждут бесконечного продолжения земного бытия.