мухи падают замертво за квартал! Шо это за турки? Шо от них можно иметь хорошего?
– Сёмочка, а ви будете их селить?
– Та на чорта нам оте скаженные! У меня что, вид на море!? У меня нет вида на море!
– А если очень попросят?
– Всё. Нумера закрыты! Убытков нам не надо! У меня же люстры венецианского стекла!
– Ой, Сёмочка, я вас умоляю! Видала я те люстры!
– Мадам Зборовская, это наша тайна!
– Сёмочка, ваша мама воспитала-таки правильного сына, дай бог вам хорошую любовницу!
Уже сутки Одесса стояла на ушах в связи с приходом освободителей.
Комбриг Никифор Григорьев эффектно появился в городе со стороны Слободки. В сопровождении кавалерии полковник проследовал на открытом авто по Пушкинской, сорвав аплодисменты и восторженные возгласы. Свой выбор он остановил на гостинице «Бристоль», где занял второй этаж.
На балконе гостиницы теперь развевался красный флаг. В подтверждение серьезности намерений бывшего атамана, а ныне – красного командира товарища Григорьева с того же балкона обозревал свои дулом угол Пушкинской и Кондратенко[29] потертый в боях пулемет «Максим». Ни один прохожий пулеметчика рядом с ним не видел, поэтому жители соседних домов единогласно приняли решение, что «это для форсу бандитского».
Барышням, владеющим французским, мамы под страхом домашней казни запретили выходить не только в театр, но и вообще за дверь. Несколько дней назад, на Греческой или Скобелева[30], повстречав офицера, мадемуазель могла лишь смущенно улыбнуться и смиренно опустить взгляд в ответ на его жест, напоминающий отдачу воинской чести. Сегодня мадемуазели пришлось бы спешно ретироваться под одобрительные возгласы не по сезону одетых военных с красными лентами на папахах – части Григорьева пришли в весеннюю Одессу в зимнем обмундировании.
Все постояльцы из «Бристоля» поспешили разместиться в более спокойных местах, если таковые можно было теперь найти в вольном городе. Немногочисленное войско Григорьева потерялось в городских кварталах – поодиночке и мелкими группами воины брали от жизни всё, чего им недоставало в зимнем походе.
– Миша, к тебе имеет дело Иосиф Аглицкий с Пушкинской, – Майорчик[31] почтительно нагнулся, чтобы Японец мог его слышать, а некоторые случайные посетители кафе «Фанкони» – нет.
– Там что-то настоящее? – поинтересовался Король, нехотя отложив в сторону свежий, возможно и последний, выпуск газеты «Одесскiй листокъ».
– Йося имеет вид взбудораженный, – кратко описал ситуацию Майорчик.
– Зови.
Не успел Миша отпить свой кофе, как возле стола появился явно смущенного вида молодой человек, лицо которого было покрыто от волнения красными пятнами.
– Михаил Вольфович, я бы не приперся за просто так… – юноша впервые имел личное общение с королем преступного мира вольного города и от того пребывал в глубоком волнении.
– Я думаю, если у порядочного человека есть ко мне дело,