дома, обсуждая своего нового знакомого и его планы.
– Вот теперь перед мамой врать не придется, и грязный, и водкой воняет, – Лёва пребывал в умиротворенном состоянии после вечера у гостеприимного и благодарного Кошеровича.
О пистолете, смотревшем ему в грудь некоторое время назад, Лёва уже и не думал, настолько увлекла его перспектива участия в революционном движении, раскрытая усатым сапожником.
Петька, взяв Лёву под локоть, держался, чтобы не упасть на гололеде и вслух рассуждал:
– Не, ну я не рыжий, это факт. Так я тоже чувствую в себе силы! Мне просто исключительно сильно печет всё внутри, как представлю, что могу вместе с тобой за наше дело бороться! А то мне этот завод уже вот где, – Петька провел ладонью по горлу. – Это ты у нас политический, да… Сидел за дело правое, но я-то тут тоже настрадался! Меня в прошлом году с Боссе выкинули за что? За забастовку! Я ж тоже могу! Ну меньше мне повезло, чем Задову, не сидел я… или наоборот, больше повезло… Да какое уже теперь дело до этого… Только чего-то я не понял, Лёва… Этот Кошерович что, правда главный? Ему можно верить?
Лёва, аккуратно ступая по подмерзшей тропинке, делал всё, чтобы не поскользнуться, и не утянуть за собой изрядно захмелевшего Петьку.
– Та можно, можно…
– Ты прям как батюшка, или как там у вас, ребе… Прямо в душу к нему, что ли, заглянул?
– Петруха! Ты не скажешь мне, часом, у тебя есть знакомые сапожники, у которых в подсобке сейф стоит, а в нём деньги пачками?
– Та у меня вообще знакомых сапожников нет, у меня батя сам тачает, если надо…
– Ну вот, тогда поверь: налетчики сапожников не грабят. Они за его партийной кассой шли. Так что мы не только его от пули спасли, но и всё их большевицкое сливочное масло уберегли. Ещё не знаю зачем, но так карта легла. Случай…
Гуляйполе. 16 ноября 1918 г.
Сапоги вязли в дорожной жиже. Пытаясь обойти вязкую колею, проложенную узкими колесами телег, путники предпочли сойти на обочину, усеянную желтыми и красными осыпавшимися листьями.
Оба изрядно устали и промокли – шинели отяжелели под льющим второй день дождем.
– Всё. Привал, – скомандовал тот, что выглядел постарше, завидев насколько крупных пней и бревно, лежавшее вдоль дороги.
– Ага… ноги гудят – сил моих нет терпеть. Заодно портянки перемотаю, – второй уселся на бревно и с облегчением стянул сапоги.
– Как думаешь, братка, тот слепец, что позади нас плелся, скоро сюда дочапает? – из вещмешка появился сверток, в котором изголодавшиеся почти за день пути путники хранили остатки своего провианта, взятого в путь, – три вареных в мундире картофелины, половина буханки ржаного хлеба, пара луковиц и небольшой брусочек соленого сала с прорезью.
– Мне он тоже сразу не понравился, как-то слишком голову назад закидывает, будто ниже очков под ноги посмотреть хочет. Дай луковку, Лёвка. Пока передохнем – может, и догонит. Долго же он за нами плелся… – туго перемотав портянки, Данил надел сапоги, довольный результатом