Не знаком мне как будто с лица
И чертей в нём не вижу отца.
На каком перепутье лихом
Я его подхватила и в дом
Принесла на своих ли руках?
Баламутит умерших прах,
Никого не помянет добром…
Все слова у него вверх дном.
Вечно требует – или должна?
Что скрывают его рукава?
Чей из глаз обжигающий свет,
От которого – сразу в кювет?
Их вампир или наш вурдалак.
Чёрный спутник и кровный мой враг.
***
Мы будем прятать голову в песок,
От содрогнувших убежим догадок.
От тех, кто жалок и немножко гадок.
И продырявим собственный висок.
Мы убежим в шалаш из миражей,
Отфотошопим, что глаза тревожит.
И холодок уж не бежит по коже.
Хотя сереет белизна манжет.
Закроем мир, уставившись в глазок.
Чтоб тихо и тепло, и неопасно.
И под рукой всегда лечебный пластырь.
В кладовке с пылью древнее серсо.
***
Глазунья на ножках, смешные ромашки,
В них столько задора и милой дурашки!
В их рожицах множатся маски-гримаски,
Используя мастерски только две краски.
Они замышляют подвох и интригу,
Кивают и внемлют и ветру, и мигу.
И строить глазёнки они мастерицы.
Мелькают юбчонки, усмешки на лицах.
На тоненьких ножках – соцветья ромашек.
Им осень не сделает добрых поблажек.
Ликуйте, ромашки, под солнечным оком!
И радуйтесь миру с улыбкой широкой.
Ближе не подходи
Давлю из себя улыбу,
А ближе не подходи.
Какую ношу я глыбу —
Не знаешь ты – на груди.
Какие темницы прутья,
И что за безумный змей
Терзает словесной мутью,
Как кто-то нажмёт на «плей».
Как часто тянет полынью
В моем заповедном краю.
Из воска фигурку я вылью
И может, кого-то убью.
К кому-то – в обличии сером,
К кому-то – чёрен лицом.
А мой был начертан мелом.
И ожил зловещий фантом.
С какой филигранной планеты
Сбежал он из чёрной дыры,
Где кровью умылись рассветы,
Где финиш занятной игры.
По зимней радуге скользкой,
Что стала в мороз столбом, —
Пушинкой, снежинкой, воском —
Во мне построил свой дом.
В себе все девять носила.
Родился голубоглаз.
Вокруг смотрел молчаливо,
Пока не шлёпнули раз.
Крестили одной водою —
Смотрел вокруг, не кричал.
Мне дали крестик с бедою.
Второй его выручал.
Единой связались датой.
А крёстной – дедова мать.
И кто тут был виноватый —
Через семь годов умирать
Ей пришлось день в день, как крестины.
Без