– после встречи с ним у нее пропала бы охота искать себе женихов и смущать добрых людей. Крыть Сане больше было нечем, и он замолчал. Но потом высказал все же любопытную мысль. «Интересно, – сказал он. – Если вдруг я пойду на свет кремлевских звезд, а потом зайду за дом, откуда их будет уже не видно, меня все равно будет в Кремль тянуть? Или когда звезда из виду пропадет, то и действие ее прекратится?» Кишка сказал, что Сане никто не мешает проверить свою догадку, только лучше на обратном пути. Пусть сперва поможет им попасть в магазин, а потом уже что хочет, то и делает. Саня согласился. И позвал с собой еще Скелетона.
Кишка сначала был против, но Саня клялся, что тот – реальный пацан, и если его не возьмут, то и сам он, Саня, еще крепко подумает. Решили поверить Резаному на слово. Выглядел Скелетон странно. Казалось, что его долго морили голодом: был он тощим, осунувшимся, унылым и немногословным. Совершенно непонятно было, почему Саня так настаивал на его участии в походе.
Судя по карте, выйдя из метро Третьяковская, они попадали на Большую Ордынку, а потом им надо было свернуть в Ордынский тупик. Саню название смутило. Но Кишка объяснил, что тупик этот на самом деле ни хрена не тупик, а переход в переулок, тот самый, где Третьяковка. Саня понимающе закивал. Одно время среди крутых на станции модно было заказывать себе картины в Третьяковке, но картины те вскоре портились, осыпались, трескались, и мода постепенно прошла. Еще поговаривали, что в Третьяковке до сих пор попадаются человеческие останки в большом количестве, словно во время Катастрофы туда народу набилось немерено. Потому не все сталкеры любили туда ходить – говорили, что мерещится там всякая ерунда, особенно в полнолуние.
И вот летней ночью маленький отряд во главе с Истоминым поднялся на поверхность, оказавшись на небольшой площади возле метро. Датчанин и Саня прихватили автоматы, а Скелетон и Кишка решили обойтись ножами. Постояли, прислушиваясь и оглядываясь. Ночная Москва жила своей жизнью – что-то ползало, шуршало и попискивало в зарослях кустарника, успевших пробиться сквозь потрескавшийся асфальт на руинах палаток, из которых давным-давно было вынесено все, что могло пригодиться. Бледный месяц освещал застывшие каменные громады домов. Легкий ветерок шуршал в листве, и Датчанину вдруг захотелось скинуть опостылевшую химзу, снять намордник и вдохнуть свежий ночной воздух, давно уже не отравленный парами бензина и выхлопными газами. Сергей с трудом отогнал это искушение. Двинулся вперед, за ним – Кишка и Саня. А Скелетон так и остался стоять, будто в ступор впал, запрокинув голову, глядя в темное небо. Саня пихнул его в бок, что-то буркнул, и тот, наконец, сделал шаг, другой. У Датчанина возникло сильное желание вернуть этого тощего парня, пока не поздно, обратно на станцию. Но то была бы очень плохая примета.
Путники, поминутно оглядываясь, свернули в Ордынский тупик – узкий переулочек, зажатый между домами, – миновали небольшую церковь и вскоре вышли к скверу, где на булыжном постаменте стояли стеклянные