но я сделал то, что сделал. Во всяком случае, я никого не обманывал.
8 апреля
Мне всю ночь снилось, что Ф. ходил ко мне в гости. Нервничаю. Боюсь, что что-нибудь сорвётся, что всё будет против меня. Я всего лишь человек. Я в это верю! Об Ф. что-то вообще не думается. Не хочется думать, а хочется действовать. Опять воскресенье тянулось как резина. Я боюсь, что он будет знать, где я живу, но сознательно не зайдёт. Ужас. Но не будем о грустном. Я храбрилась долго, но всё же позвонила в дверь. Он сказал, что хочет спать. И всё. Почему я не могу сказать всё начистоту?
Где-то неделю о Тимошенке не было ни слуху, ни духу. За это время я успел сходить с парнями в бильярд, хотя я его и не люблю, проторчать там до двух часов ночи, потратить все деньги и был вынужден идти домой пешком – не люблю занимать. Дома я оказался в четвёртом часу и порадовался, что Тимошенка больше не придёт. Зря.
Она объявилась, да ещё как. Видимо всю неделю раздумывала. Она позвонила в мою дверь в субботу 13го апреля и попросила войти в прихожую:
– Мне нужно с тобой серьёзно поговорить,– начала она и, не дождавшись согласия, продолжила,– как ты ко мне относишься?
– В смысле как?– Спросил я. – Больше ничего в голову не пришло.
– Ну, как: хорошо, плохо?– Она испытующе смотрела на меня.
– Хорошо,– ответил я,– но не так, как бы тебе хотелось. По-дружески.
– И это никогда не изменится? Может быть, в будущем?– С надеждой спросила она.
– Нет,– отрезал я,– не может быть.
Я заметил, что у неё на глаза навернулись слёзы, она втянула голову в плечи и вышла. Я запер дверь. Я сказал правду. Я никого не обманывал. Я был рад, что теперь она от меня отстанет.
13 апреля
Ну правильно – Ф. не дорос ещё. Не созрел. А я наоборот. Вот и всё. Мне просто не надо первой испытывать чувства. Ира сказала, что он ещё дитё, что это вообще детский сад. А я нет, я-то нормальная. Всё равно с Ф. была утопия. Я рада, что все точки расставлены. Всё чаще и чаще хочется, чтобы меня оставили в покое. Я поняла, что я одна, что мне никто не нужен, второго такого человека, как я, нет. Я никому не верю, ничего не боюсь и ничего не прошу. Рановато, конечно, разочаровываться, но уж как есть. Ира говорит, что надо ему отомстить. Нельзя это так оставлять типа. Не знаю.
На другой день, в воскресенье, 14го, я встал часов в десять. За окном светило солнце, стоял прямо-таки левитановский март. Не хватало только лошади. Хотя на самом деле был апрель. Я поставил чайник, насыпал в свою любимую жёлтую чашку две ложки напитка, состоящего из молотых кофейных зёрен и ячменя. Порадовался тому, что наконец-то вышло солнышко.
Но не тут-то было. Раздался звонок в дверь. Это была Тимошенка. Она смотрела на меня как-то зло, была явно чем-то озабочена, держала в руке какую-то газету.
– Где ты был пятого, седьмого и одиннадцатого апреля между двумя и четырьмя часами ночи? Ответь мне,– гневно спросила она,– я не уйду, пока ты не скажешь.
– Успокойтесь, девушка,– сказал я,– я не обязан отчитываться.