переходит на дивизию, вкратце докладываю о современном ее положении. Государь говорит: «Да, хорошо работают кавказцы, даже здесь дух захватывает, читая донесения про их атаки. Очень хотелось увеличить дивизию, но совещание главнокомандующих фронтами, наоборот, нашло необходимым сократить кавалерию». На это я скромно заявляю: «А жалко, Ваше Величество, горцы такой чудный боевой материал», – сзади чувствуется очень настойчивое потягивание черкески. Разговор кончается пожеланиями здоровья, успеха и просьбой передать Царский привет кавказцам.
Царь переходит дальше по линии, потом удаляется в сопровождении Воейкова. Мне рекомендуют подождать, пока Воейков не выйдет от Государя, и поговорить с ним. Вскоре появляется Воейков.
Он жалуется на то, что в России всюду растет крамола, я ему выкладываю некоторые свои впечатления о Ставке и кончаю словами: «Пока у вас дела ведутся так, не жалуйтесь, что в России крамола. Крамола у вас здесь».
Захожу в Отдел военных сообщений24, где нахожу двух товарищей по Академии; они мне устраивают отделение в поезде на завтрашний день, а затем долго рассказывают про ужасающее положение железных дорог. Если поверить этим пессимистам, вся железнодорожная сеть должна прийти в ближайшее будущее в полную негодность. Вот такие разговоры не должны были бы допускаться в Ставке даже в товарищеском кругу.
На следующий день уезжаю. Поезд отходит с большим опозданием, а в Петроград приходит не в субботу днем, а в 5 часов утра, в воскресенье, 26 февраля, оказавшееся первым днем революции.
Революция
Картина начала революции была описана неоднократно, и повторять это описание я не стану. Нахожу очень томительным сидеть дома в бездействии, когда беспорядочные толпы солдат бродят по улицам, творя всякие безобразия. Пробираюсь к своему приятелю Ярмонкину на Моховую, испытав пулеметный огонь на Казанской площади. У Ярмонкина узнаю новости о том, что формируется какой-то комитет25 в Государственной Думе для водворения порядка и что Энгельгардт26 назначен комендантом города. Поздно вечером Ярмонкин мне телефонирует подробности организации думского комитета и сообщает, что он по телефону передал Энгельгардту о моем прибытии в Петроград и думает, что меня, вероятно, вызовут, так как Энгельгардт собирает в Думе людей, могущих содействовать восстановлению нормальной жизни.
На следующий день умиротворения что-то не видать. Днем испытываю пулеметный огонь около Исаакиевского собора, а вечером приезжает за мной автомобиль из Думы с двумя студентами, приглашающими меня туда прибыть по просьбе Энгельгардта. Итак, окунаюсь в революцию.
Столпотворение в Тавриде27 не поддается описанию. Мои провожатые ведут меня по всяким закоулкам во второй этаж (кажется, бывшая квартира Остен-Сакена)28. Здесь помещается «военная комиссия». Из кого она состоит, довольно неопределенно. Гучков29 – председатель, из Генерального штаба здесь болтаются Туманов30, Якубович31, Туган-Барановский32, Гильбих33. Меня просят подождать.