удивлённо спросила у дочери миссис Трелони и добавила: – Любовь надо завоёвывать каждый день, дочка.
Тут у Сильвии презрительно задрожали ноздри, её тёмные глаза стали ещё темнее, а капризная, гордая нижняя губка стала ещё капризнее.
– Мама, у него есть другая женщина, – отчеканила она. – И не одна – я это чувствую, я всегда это чувствую… А сейчас он из Лондона вернулся сам не свой.
Миссис Трелони не знала, что на это ответить, наконец, она нашлась:
– Твой муж мог быть расстроен из-за Томаса Чиппендейла… Ты же знаешь, как он его любит.
– Ах, мама, нет… Нет, – упрямилась Сильвия. – Это – из-за женщины, я это чувствую.
Миссис Трелони замолчала. Несколько раз она порывалась что-то сказать, но каждый раз закрывала рот. Наконец, она спросила с каким-то даже страхом:
– Но ты же не знаешь этого наверняка?
– Нет, не знаю, – прошептала Сильвия и стиснула свои руки так, что костяшки пальцев её побелели. – И это самое ужасное!
И тут миссис Трелони, откинувшись на спинку кресла, сказала дочери такое, от чего та совершенно опешила.
– Дурачок, – сказала миссис Трелони каким-то удивительно снисходительным тоном взрослой, опытной женщины. – Это как раз самое прекрасное!.. Самое ужасное, если узнаешь совершенно определённо – когда перехватываешь любовное письмо или застаёшь мужа с кем-нибудь… Вот тогда… Не можешь терпеть жар, выходи из кухни. А пока…
Тут миссис Трелони оглядела дочь придирчивым взглядом.
– Ты красивая женщина, – сказала она, наконец. – Соберись… Удвой очарование… Будь мила и любезна. И перестань злиться. Очаруй его. Очаровала один раз – значит сможешь очаровать и в другой… И пиши ему свои просьбы: мужчины охотнее подчиняются письменным приказам – солдаты к этому привыкли, они без письменных приказов жить не могут.
Сильвия замерла: она не ожидала от матери такой житейской мудрости.
– Пойдём в сад пить чай, – сказала миссис Трелони с улыбкой и добавила, поднимаясь: – А денег для портнихи я тебе дам.
Когда дочь ушла, миссис Трелони поспешила к своей подруге миссис Уинлоу, в замужестве миссис Легг.
Виделась она с нею часто, но каждый раз про себя ахала тому, как Сара постарела, и миссис Трелони даже не догадывалась, что Сара думает то же самое про неё. И сегодня, встретившись, подруги исподтишка рассматривали друг друга, и каждая полагала, что другая постарела гораздо сильнее, чем она сама. И в этом отчасти была доля правды – ведь разглядывая себя в зеркале, мы не разговариваем, не смеёмся и не улыбаемся, а значит, не видим и не замечаем своих морщин, таких заметных у других, когда они смеются или разговаривают, не подозревая, что за ними придирчиво наблюдают… «Да-да, постарела», – думали подруги с жалостью друг о друге и улыбались участливо и особенно нежно.
В течение всего визита миссис Трелони несколько раз порывалась начать разговор о неладах в семье дочери. Несколько раз порывалась, но так и не смогла – не знала, как начать. И подруги два часа проговорили о погоде и ещё о чём-то, совсем