были именно повозки для орудия.
Задумана была система комплекса бронемашин боевых машин пехоты, но, учитывая положение, маловероятно, что будут делать что-то кроме СУ-76.
А мы теперь, скорее всего, в санитарном поезде. Громозека, вон, обиделся. И есть за что. Человеколюбие у меня проснулось не вовремя. Подвёл человека. И сам лежу обгорелым поленом. Руками-ногами не владею.
На меня опять накатывала чернота безнадёги. Тоска смертная. Мне был дан шанс исправить всё. А я не смог. Ни там, в моём времени, ни здесь. Как бы хуже не стало. В истории моей реальности немец в Москву всё же не входил. А тут я сам участвовал в боях на улицах столицы. Хотя я-то к этому каким боком?
Я читал книги про попаданцев. Там герой сразу и резко меняет ход войны. Враг разбит малой кровью. И весь мир стоит на коленях перед красным знаменем. Прогрессорство их виртуозно и величественно. А я? Толку – ноль. Вроде все сделал так же. Своё происхождение раскрыл, о чём сильно жалею, всё, что знал – рассказал под запись. А перелома в войне как не было, так и нет. Ленинград – блокирован, Воронеж – в осаде, враг рвётся на Кавказ и к Сталинграду. Москва – в руинах.
Ну почему я? Почему? За что мне это? За какой грех мне такая мука? Сдохнуть хочу! Нет у меня больше сил!
Но смерти мне Создатель не даёт. А за попытки «уволиться по собственному желанию» карает жесточайшей болью.
Глубоко вздохнув, стал рассказывать Громозеке, его спине, мои злоключения в моём времени, там, в будущем. Которое уже не наступит. С приходом немца в Москву наши реальности окончательно разошлись.
– Вот так вот, брат. Опять у меня ничего не вышло.
Громозека повернулся ко мне, смотрел прямо на меня.
– Я бы сошёл с ума от подобных вывертов судьбы.
– Я и сошёл, брат. Давно уже. Ложки не существует. И тебя нет. И вагона этого нет. А я лежу где-то, умираю, а мозг мой проектирует в сознание эти картинки. Или лежу в психушке и живу в выдуманном мире. И никто его не видит, кроме меня.
– Вздор! Я точно существую!
– Реально то, что осознаёшь. И не реальное, если его осознаёшь – реальнее реального. В том мире, настоящем, я – Никто и звать меня – Никак. А тут я, как во сне – конструктор, полководец, успешен, любим, знаменит. Так не бывает.
– Так есть.
– Да с чего вдруг-то? Что изменилось? Я – тот же. Мир вокруг не стал сказочнее, люди те же скоты. Что изменилось?
– НКВД.
– А они-то с какого бока? Ну, постоянно вы рядом и что?
– То-то и оно, что мы постоянно рядом. С операционного стола. Там врач какой-то тебя «срисовал», вот с той поры ты под крылышком и ходишь. Нос тебе подтираем.
Ага! Натан! Дружбан! Всё-таки друзей он имеет. И «Степанов» званием и опытом своим «крутоват» для горотдела ГБ. Блин! Вот же я долбоёж! Только сейчас допетрил! Меня ведут «за ручку» с первого дня в этом мире. Этим объясняется «дружелюбность» окружения. Такая концентрация «настоящих» людей! И моя «смазанность маслом». Поэтому всё мне так легко даётся? Что за спиной стоит тень НКВД? Да, это многое проясняет. Но не главный вопрос:
– А почему я?
– Так совпало, – ответил Громозека, совсем,