домой, и мама узнала об этом, она довольно строго заметила няне: «Да ведь Сережа уже говел. Как же причащать его без говения и исповеди!»
Няня решительно возразила матери:
– Да разве у Сережи больше грехов, чем у других детей, которых причащали в соборе? Чем он грешнее других?
В этом вопросе было столько любви к своим выходкам, что мама махнула рукой и ничего не возразила няне.[35]
Пушкин и няня[36]
Стихи, письма, воспоминания
Наперсница волшебной старины,
Друг вымыслов, игривых и печальных,
Тебя я знал во дни моей весны,
Во дни утех и снов первоначальных.
Я ждал тебя; в вечерней тишине
Являлась ты веселою старушкой
И надо мной сидела в шушуне,
В больших очках и с резвою гремушкой.
Ты, детскую качая колыбель,
Мой юный слух напевами пленила
И меж пелен оставила свирель,
Которую сама заворожила.
Младенчество прошло, как легкий сон.
Ты отрока беспечного любила,
Средь важных муз тебя лишь помнил он,
И ты его тихонько посетила;
Но тот ли был твой образ, твой убор?
Как мило ты, как быстро изменилась!
Каким огнем улыбка оживилась!
Каким огнем блеснул приветный взор!
Покров, клубясь волною непослушной,
Чуть осенял твой стан полувоздушный;
Вся в локонах, обвитая венком,
Прелестницы глава благоухала;
Грудь белая под желтым жемчугом
Румянилась и тихо трепетала…
Так рассказывал Пушкин о встречах со своей Музой.
Ее первое явление поэту он воспринимал как чудесную сказку, услышанную от «наперсницы волшебной старины» – няни Арины Родионовны.
Этот образ няни – один из самых светлых в поэзии и в жизни Пушкина.
«Соединение добродушия и ворчливости, нежного расположения к молодежи с притворною строгостью оставили в сердце Пушкина неизгладимое воспоминание. Он любил ее родственною неизменною любовью и в годы возмужалости и славы беседовал с нею по целым часам /…/ Весь сказочный русский мир был ей известен как нельзя короче /…/ Поговорки, пословицы, присказки не сходили у ней с языка /…/ В числе писем к Пушкину почти ото всех знаменитостей русского общества находятся и записки от старой няни, которые он берег наравне с первыми».[37]
Когда южное изгнание Пушкина сменилось ссылкой на север, в снегах Михайловского няня Арина Родионовна явилась единственным утешением и поддержкой опального поэта.
«Сосланный в псковскую деревню, – рассказывает один из друзей Пушкина, – он имел там развлечением старую няню, коня и бильярд, на котором играл тупым кием. Его дни тянулись однообразно и бесцветно. Встав по утру, погружался он в холодную ванну и брал книгу или перо; потом садился на коня и скакал несколько верст; слезая, уставший