восточнославянским этносом и необходимости в «самосознании», отличном от общего, родственные племена не испытывали. Наоборот, за столетие Киевской Руси они ощутили полезность единства политического и, что еще важнее, начали осознавать свое «единение в судьбе», т. е. предопределенность и естественность исторического единства. Во-вторых, возможно (и даже скорее всего) амбициозный эгоизм региональных элит попытался бы преодолеть «естественный ход вещей», но элиты не могли позволить себе (хотя бы из инстинкта самосохранения) тотальной изоляции. Преодоление этой изоляции лежало только через Киев. Можно сказать, что на последнюю четверть X столетия весь сложившийся комплекс причин предопределял неизбежность сохранения Киевской Руси. До тех пор, пока Константинополь сохранит свою исключительность и безграничную емкость, пока Киев сохранит за собой функцию монопольных «ворот» на этот сказочный рынок, пока не откроются новые, столь же перспективные, как «путь из варяг в греки», торговые транзиты, пока регионы не откроют для себя выгодные именно им и досягаемые именно ими без посредников рынки, пока региональные элиты не заматереют и перестанут нуждаться в каком либо координирующем центре и внешнем источнике защиты и сохранения благоприятно сложившегося «статус-кво», до тех пор Киевская Русь, при всех неизбежных внутренних потрясениях, сохранит свое государственное единство.
Такая ситуация сложится через век, т. е. к концу XI века. Но на последние десятилетия века предыдущего политическое единство Руси было как бы предопределено. Вопрос лишь в том, кто из Святославичей окажется победителем в финале «большой игры», сохранит ли киевский престол Ярополк, оттеснит ли его кто-то из братьев или, что оказывалось весьма вероятным, Рюриковичей сменит кто-то из узурпаторов, из которых наиболее вероятным был тот же Лют Свенельдич. И это-то последнее из возможных развитии сложившегося сюжета, суть которого была в определении очередного «царя горы», более всего пугала Святославичей в уделах и окружавшие их удельные элиты. Но не менее, если не более, это должно было пугать и Ярополка, ведь он стал бы первой жертвой Люта. Вопрос не в том, какие чувства испытывал юный киевский князь к сыну главы своего правительства – это понятно! (Какие чувства можно испытывать к своему будущему убийце?!) А в том, решился ли Ярополк или кто-то в его окружении на то, чтобы либо примкнуть к заговору, либо составить свой заговор, непосредственно в Киеве. То, что у Свенельда и его сына в Киеве было много врагов – это несомненно. Врагов этих следовало искать, само собой, не среди посадского населения, не среди смердов-общинников, а среди знати, среди «бояр мудрствующих». И среди тех, кто имел зрелые и даже преклонные лета, ибо их-то в первую очередь и отодвинут (решительно и бесповоротно, окончательно) дружинники Люта Свенельдича. И среди тех, кто был по возрасту близок к Ярополку Святославичу: их надежды на карьерное преуспевание будут столь же окончательно похоронены и политическое небытие,