прегрешений, не переставали они, подобно блаженному Геронтию, взывать к Всемилостивому Богу: «Возми бремя от мене тяжкое греховное и яко милостив, даждь ми прегрешений оставление».
О духовнике Игнатии Катунакиоте
Придя в свой монастырь за несколько дней до пострига, я познакомился с благоговейнейшим иеромонахом Игнатием, старцем семидесяти двух лет, который был тогда духовником не только Дионисиата, но и других обителей и скитов. Этот человек Божий в полной мере обладал даром сердечного участия и нелицемерной отеческой любви ко всем, особенно к приходящим для исповеди.
Я познакомился с ним при обстоятельствах, которые по исключительному их значению в моей жизни остаются незабываемыми и неложно доказывающими святость сего мужа.
Он пришел из каливы в Катунакии – самой возвышенной местности на южной стороне Святоименной Горы, – чтобы помолиться за агрипнией под Благовещение, выслушать Акафист, принять исповедь у братий, а заодно, как мне стало известно, познакомиться со мной ввиду предстоящего посвящения. От игумена он узнал, что постриг мой, намеченный на самый день Благовещения, был отложен до Субботы акафиста ввиду одного происшествия.
Дело в том, что я, посланный накануне в Свято-Пантелеимонов монастырь, сверх обыденной постной пищи нечаянно вкусил за тамошней трапезой немного маслин, хотя на другой день мне предстояло стать монахом и первым приобщиться Святых Таин. Вечером, по обычаю, я пришел к агрипнии и среди прочего исповедовал своему приснопамятному старцу и игумену[66] этот приключившийся от забвения грех. Строгий ревнитель иноческой дисциплины, честной старец усмотрел в нем препятствие к Святому Причащению и отложил постриг, дав мне заповедь в наступающий день Благовещения не вкушать ничего, кроме хлеба. Старец-духовник не был извещен об этом и удивился, не видя во время первого часа[67] положенных приготовлений к постригу. Когда же узнал у игумена причину, отеческое сердце его дрогнуло и он, отыскав меня во время Божественной литургии, со слезами обнял и в утешение сказал: «Буду и я поститься и предаваться бдению с чадом моим!». Что и исполнил, не ходя к общей трапезе, но разделив со мною малую просфору в архондарике, и это в день Благовещения – один из двух в Святую Четыредесятницу, когда разрешена рыба!
К вечеру того же дня он спросил, где я буду предаваться бдению до ранней утрени, то есть до Акафиста[68], и, услышав, что за отсутствием отдельной комнаты и из-за шума от множества паломников в гостинице мне хотелось бы пойти в ближайшую церковь святого Иоанна Златоуста, только и сказал: «Очень хорошо». Придя в храм после малого повечерия, я, к великому изумлению своему, застал там досточтимого старца, который уже поджидал меня и, благословив, тотчас велел трижды прочесть по принесенному мною Евхологию канон из последования великого ангельского образа. Затем, преподав немало советов касательно монашеского пути, указал прочесть