кольцо за пазуху!». Это я себе такие приказы давал. Обратил внимание, что сердце, которое невероятно билось в самолёте, после прыжка через какую-то секунду перестало уже так стучать.
Сильный рывок, даже ногам больно стало! Открылся парашют. А у меня в голове крутится инструкция: перекрестить руки, посмотреть, нет ли кого-то рядом. И тут наступило такое блаженство!.. Вокруг парни летят. – «Витё-ё-ё-ёк, приве-е-е-е-ет! Ко-о-о-о-оля, приве-е-ет!». Кто-то песни поёт.
Но как только я посмотрел вниз, то тут же судорожно схватился за стропы – земля уже близко! Приземлился нормально. Но из-за того, что я перенервничал, у меня ещё в воздухе началась «медвежья болезнь»! Думаю: «Быстрее бы упасть на землю, да поближе к каким-нибудь кустам!». Погасил парашют строго по инструкции: потянул на себя стропы, потом резко отпустил. А тут же быстренько с себя всё скинул и бегом в кусты! Сижу там… Бам! Рядом сапог упал. Только тут до меня дошло, зачем десантники завязывают шнурки на голенищах сапог. Собрал парашют. Иду по полю. Рядом – бум! Это кольцо с тросиком упало, кто-то его выбросил, а не затолкнул за пазуху! А я уже шлем снял. Тут же снова натянул его на голову, ещё и парашют сверху поставил.
Здесь же, в лесу, нам дали значки, шоколадки. И вручили по три рубля, положенные солдату за каждый прыжок. Офицерам платили по десять рублей. Сразу стало понятно, почему все так рвались на прыжки. После первого прыжка на полмесяца настроение у меня улучшилось, как будто силы дополнительные появлялись. (Всего у меня было шесть или восемь прыжков. В Афгане, конечно, прыжков не было. Сначала командование планировало организовать. Мы даже подготовились, собрали парашюты. Но в назначенный день прыжки отменили – побоялись, что душманы могут устроить засаду.)
Один из семи парней, с которыми мы вместе призывались из Мордовии, попал служить со мной в одно отделение. У нас даже кровати были рядом. Я думал: «Какое счастье, что рядом есть земляк!». Ведь деревенским парням намного сложнее, чем городским, уезжать из дома. В первое время было очень тяжело, просто невыносимо тяжело. Он оказался неплохим парнем, и мы с ним постоянно общались. Его родная сестра работала медсестрой в госпитале в Кабуле. И она писала ему такие страшные письма! Письма на гражданку цензура точно читала и много чего не пропускала. А это были письма между воинскими частями, поэтому, наверное, они доходили. И вообще солдатам из учебки разрешали переписываться с солдатами, которые уже воевали в Афганистане.
Мы читали письма сестры вместе. Сестра писала, что почти восемьдесят процентов ребят болеют гепатитом, процентов двадцать пять раненые, процентов десять – калеки, очень много убитых. Она ему писала: «Я не хочу, чтобы ты здесь служил!». И через три с половиной месяца её брат сломался… Пошёл к командиру полка, показал письма и сказал, что не хочет в Афганистан. Командир: «Хочешь в ремроту, в постоянный состав?». – «Хочу!». И через две недели его перевели в ремроту. Я переживал – мы с ним сильно сдружились.
А ещё через какое-то время он стал уговаривать меня: