себя «целым рядом вопиющих нарушений законов», и «главной причиной всех его поступков было его ненасытное корыстолюбие».
Ну что ж, в зубовском отпрыске сыграла свою роль кровь великого Суворова, и ему, по крайней мере, хватило сил поблагодарить Пушкина за дарованную ему жизнь, ибо, реши Пушкин стрелять, исход был бы определён. Пушкина называли «огненным стрелком». На промах его противникам рассчитывать не приходилось, оттого-то многие дуэли и заканчивались примирением до их начала.
«…дело с храбрым и хладнокровным человеком…»
В. П. Горчаков рассказал и о таком случае:
«Пушкин… имел столкновение… с командиром одного из егерских полков наших, замечательным во всех отношениях полковником С. Н. Старовым. Причина этого столкновения была следующая: в то время вы, верно, помните, так называемое Казино заменяло в Кишиневе обычное впоследствии собрание, куда все общество съезжалось для публичных балов. В кишиневском Казино на то время ещё не было принято никаких определительных правил; каждый, принадлежавший к так называемому благородному обществу, за известную плату мог быть посетителем Казино; порядком танцев мог каждый из танцующих располагать по произволу; но за обычными посетителями, как и всегда, оставалось некоторое первенство, конечно, ни на чём не основанное. Как обыкновенно бывает во всём и всегда, где нет положительного права, кто переспорит другого или, как говорит пословица: “Кто раньше встал, палку взял, тот и капрал”. Так случилось и с Пушкиным. На одном из подобных вечеров в Казино Пушкин условился с Полторацким и другими приятелями начать мазурку; как вдруг никому не знакомый молодой егерский офицер полковника Старова полка, не предварив никого из постоянных посетителей Казино, скомандовал играть кадриль, эту так называемую русскую кадриль, уже уступавшую в то время право гражданства мазурке и вновь вводимому контрдансу, или французской кадрили. На эту команду офицера Пушкин по условию перекомандовал:
– Мазурку!
Офицер повторил:
– Играй кадриль!
Пушкин, смеясь, снова повторил:
– Мазурку! – и музыканты, несмотря на то что сами были военные, а Пушкин фрачник, приняли команду Пушкина, потому ли, что он и по их понятиям был не то что другие фрачники, или потому, что знали его лично, как частого посетителя: как бы то ни было, а мазурка началась. В этой мазурке офицер не принял участия. Полковник Старов, несмотря на разность лет сравнительно с Пушкиным, конечно, был не менее его пылок и взыскателен, по понятиям того времени, во всём, что касалось хотя бы мнимого уклонения от уважения к личности, а поэтому и неудивительно, что Старов, заметив неудачу своего офицера, вспыхнул негодованием против Пушкина и, подозвав к себе офицера, заметил ему, что он должен требовать от Пушкина объяснения в его поступке.
– Пушкин должен, – прибавил Старов, – по крайности, извиниться перед вами; кончится мазурка, и вы непременно переговорите с ним.
Неопытного и застенчивого офицера смутили