жилка выходит на поверхность шкуры.
Зверь сразу же послушно отделился от скалы и рухнул вниз, перевертываясь в воздухе, ударяясь о скальные уступы, стремительно обгоняя ссыпной град потревоженных булыг и камней более легкого веса. Берендей – как я успел назвать падающего барана-муфлона, пока тот кувыркался по крутизне вниз, сверзившись с высоты двух тысяч метров, – улетая вниз, уменьшался на глазах, пока не стал величиною с детский башмачок. В таком размере улегся Берендей на дно ущелья, откинув рогатую голову, недалече от камешка по имени Ондар.
Камень Ондар слетел на свое место чуть раньше Берендея, неизвестно, где и при каких воркотаниях жидкой земли родился этот камешек, – но он таки сумел хоть разочек переменить место своего существования, причем на значительное расстояние. А ведь огромное большинство наземных камней где как появились на свет, там так и остались на веки веков, не шелохнувшись, пока не рассыпались в прах от вселенской скуки. Камень же Ондар благодаря моей правой руке, которой имя Махей, – круглый серый с отколотым краем камень за свое существование во Вселенной лишь один раз сдвинулся с места и перелетел на другое место, по пути тукнувшись в висок горного муфлона.
То была охота на зверей и птиц со снарядами из камней, запускаемых рукой охотника. Два камня он всегда носил с собою, один – в правой руке, другой – в левой. Подкравшись к дичи, он мог метнуть снаряд всего один раз. Если горный индюк с перебитой шеей или муфлон с пробитым виском не падали тут же на месте, а уносились прочь, торопливо вычеркивая себя из символического списка моих охотничьих трофеев, то смотрел вслед убегающей недобыче, замерев, словно муфлон Берендей, после чего шел на другое место, по пути переложив запасной камень в освободившуюся бросковую руку по имени Махей.
Это на всякий случай – а вдруг у Дода, дающего охотникам добычу, выпадет такое местечко на моем пути, где захочется ему как раз и подшутить надо мной, и он выставит за ближайшим поворотом скалы, на зеленой травяной терраске, токующего перед самочками семицветного фазана. Переложив снаряд в боевую руку, я решил найти другой в запас, и только я подумал об этом, как увидел под ногами подходящий окатыш из семейства кремниевых, по имени Пиндарик, нагнулся и подобрал его в запасную, не бросковую руку. А когда разогнулся и поднял голову, то увидел в пяти шагах от себя серебряную девочку с кожаной торбой за спиною, доверху наполненной грибами мрыча.
Серебряные люди данного племени мазались серой с блеском глиной и жили в горах скрытно. В какие-то ночи появлялись среди жителей долины, чтобы у них выкрасть свободных женщин, тех, что спали в пещерах одни, без мужчин. Мы этих серебряных иногда ловили, убивали и съедали, но я не видел, чтобы женщины серебряного племени одни появлялись в долинах. Много слышал о том, что когда прикоснешься хоть пальцем к коже этих женщин, порскают раскаленные искры и что корень мужской, название которому Елдорай, становится при этом необыкновенным по размеру и таким твердым, что звенит.
Она не стала убегать – серебряные они или обычные – женщины от северных морей до южных, омывающих материки раздвинувшейся Гондваны, не убегают от елдораев, которые звенят. Мой, правда, еще не зазвенел, как утка в половине десятого. Сам не знаю, что это значит, не понимаю я теперь числительных, обозначающих время, хотя и ясно представляю, что утку можно поймать и зажарить, но «половину десятого» никак поймать нельзя, – хотя звону-то! Звону! Мне стало понятным, что между Александром Великим и мною ничего нет.
Я понял отлично эту серебряную девочку и высоко оценил ее решимость переместиться с места на место и разбить тоску камней, обреченных быть на том же месте, где родились, – вплоть до того состояния, когда камни рассеются на осколочки в акте своего безрадостного однополого размножения.
Между мною и Александром ничего нет, я не понимаю пока, что это значит, и машу рукой, в которой зажата черная булыжка без имени (не успел его дать), и показываю рукой, значит, на дно этого самого ущелья, как будто хочу сообщить Серебряной Тосико, что желаю бросить безымянный камень вослед Ондарику, чтобы тот не заскучал на новом месте. На самом деле я хотел сообщить серебряной девочке следующее. Вот я охотник, камнеметчик, обычно у меня нет другого оружия, кроме двух булыг в руках да костяного ножа за поясом. Но я научился так хорошо метать камни, что дичь всегда зашибаю с первого броска, а запасной снаряд надобен мне только для того, чтобы – на всякий случай – перебросить его из руки в руку, пока иду неторопливой походкой в направлении покорно ждущей меня на земле зашибленной дичи.
Однажды мне привелось таким же манером с первого выстрела завалить густо воняющего кабана, у которого был столь длинный и острый клык, что я сделал из него вот этот ножик. А теперь смотри туда, Тосико: видишь, козел лежит? Это мой. Я ведь выдающийся камнеметчик – всех земель и народов. Бронзовый век, который разворачивается вслед за каменным, даст человечеству металлический наконечник для стрелы. С помощью которой можно будет издали тушу звериную пронзить до сердца, и постепенно охотник с луком и стрелами сменит камнеметателя. Однако это произойдет через несколько тысячелетий каменного пути, а сейчас я самый Верный Глаз, самая Точная Рука из всех когда-либо