Временного правительства Панкратов, его помощник В. Никольский и комендант Е. С. Кобылинский».
Эта телеграмма была послана в опровержение газетных слухов, пущенных с провокационной целью, о побеге царя и о ненадежности отряда особого назначения.
После Брестского договора вскоре была объявлена демобилизация, которая коснулась и отряда особого назначения. Многие солдаты, мобилизованные еще до начала войны с Германией, воспользовались этой демобилизацией и стали уходить из отряда домой. Большинство этих солдат были стойкие, трезвые, честные люди, они понимали, что они делают, оставляя отряд; но совершающиеся события в России и тяжелые вести с родины звали их домой, несмотря ни на что. Многие из них приходили ко мне и откровенно сознавались, что, быть может, поступают нехорошо… «Но ведь мы пять лет на службе… по два и больше года были на позиции… из деревни пишут, что там неспокойно… идут грабежи, обиды. Кто защитит наши семьи? Фронт теперь пошел по всей России. Надо идти домой, нет сил оставаться здесь… Уж вы нас не судите за это…», – так говорили они. И мне ничего не оставалось, как соглашаться с ними и отпускать их.
Эти солдаты оказались и самыми деятельными, неутомимыми работниками, когда был объявлен сбор пожертвований на фронт. При горячем участии общественных деятелей и местной демократии была организована комиссия в городе Тобольске. Местное общество приняло живейшее участие по сбору пожертвований, а наши солдаты целыми днями исполняли всевозможные поручения комиссии, они даже обходили самые захудалые дома. Сбор оказался весьма солидным.
Будучи выбран председателем этой комиссии, я в течение трех дней наблюдал деятельность наших солдат: они были неутомимы и вызывали восторг дам, принимавших участие в сборах пожертвований на фронт.
– Ну, а как же, товарищ комиссар, к бывшему царю надо послать подписной лист? Может быть, вы сами пойдете?..
– Мне неудобно, но я уже передал туда. Татищев взялся сам это сделать, – перебил я гвардейца.
– Сколько-то пожертвуют? Говорят, скупы они все, – предсказывал гвардеец. – Да, поди, и сердятся на солдат. Может, совсем ничего не пожертвуют.
– А вот увидим, – отвечаю я.
О скупости семьи Николая II мне много приходилось слышать, но я не придавал этому значения и даже не верил. Но вот возвращают мне подписной лист, и на нем пожертвование всей бывшей царской семьи всего только триста рублей. Меня, признаться, поразила эта скупость. Семья в семь человек жертвует только 300 рублей, имея только в русских банках свыше ста миллионов. Что это? Действительно ли скупость или недомыслие? Или проявление мести?
Николай II с дочерью Татьяной и сыном Алексеем в Тобольске
Окружающие меня тоболяки и принимавшие участие в сборе пожертвований негодовали:
– Что это? Насмешка! Тогда возвратить им назад эти триста рублей, – говорили одни.
– Скупы, скупы, – говорили другие.
– А Распутину