, и я, и мысли мои. Мне нравится это слово, оно из тех, что звучит именно так, как и чувствуется, в самом его звуковом построении уже живет сырость и зябкость, и я повторяю его про себя, смакуя: «промозглость, промозглый, промозглая». Я еще плотнее закутываюсь в куртку и, засунув руки глубоко в карманы, чтобы удержать последнее оставшееся внутри меня тепло, бреду в сторону дома, неосторожно ступая ботинками по зыбкой, чавкающей поросли под ногами.
Я вновь вспоминаю сон, который приснился мне ночью. Он настойчивый, он снится мне уже давно, всегда немного разный, но я снова и снова просыпаюсь в поту и в слезах и не могу справиться с дрожью. Так случилось и сегодня, может быть, именно поэтому меня знобит сейчас, просто озноб не прошел с того момента, как я открыла глаза, а сон еще витал надо мной, не успев раствориться.
Все началось с того, что я стояла перед окном в большой комнате и смотрела на опускающееся в океан солнце. Томительная красота заката приковывала взгляд, но я почему-то обернулась, в дверном проеме стоял Стив, небрежно прислонившись к косяку. Я сразу узнала его по подчеркнуто расслабленной позе, по насмешливой улыбке, а когда сделала шаг вперед – по шальным, смеющимся глазам. Он оттолкнулся плечом от косяка, движение было таким же вызывающе расслабленным, немного ленивым, и шагнул навстречу. Теперь он стоял так близко, что я слышала его дыхание, оно щекотало мне щеку.
– Ты как? – спросил он. Я кивнула, стараясь получше разглядеть его. – Да, Джеки, давно мы не были в этом доме. Много лет прошло.
– Много лет, – согласилась я.
– Мы были счастливы, помнишь? – Он сделал еще один шаг в мою сторону.
– Не надо, – сказала я, пытаясь отстраниться, прикрываясь от него рукой, но он перехватил ее и сжал, я даже почувствовала боль, и повернул к себе, лицом к лицу, дыхание к дыханию.
– Почему не надо? – Его прерывистый голос, казалось, волновался, но я знала это притворное волнение, оно таило в себе скрытый подвох. – Я поцелую тебя. Тебе понравится. Тебе ведь всегда нравилось. Да?
Он издевался, я знала это, он отлично понимал, что я не могу отказать. Поэтому и спросил, поэтому и улыбался. Ноги не слушались меня, я не могла стоять, я и не стояла, это он держал меня. Потом я почувствовала касание его губ, их запах и вкус – все одновременно. Я все ждала, когда он вберет меня своим ртом, сомнет, скомкает, но ощутила только касание, легкое, дразнящее касание.
– Пойдем, – выдохнула я и сама потянула его за руку, – пойдем, я не могу больше.
Но он не двигался, он смотрел на меня и улыбался уголками губ.
– Конечно, – согласился он, – у тебя ведь давно никого не было. Конечно, ты не можешь больше ждать. Ведь так?
– Да, у меня давно никого не было, очень давно. Но дольше всего у меня не было тебя.
Мне не следовало так говорить, но я сама не ведала, что произносят мои онемевшие губы. Теперь он засмеялся, я знала, что этот смех не к добру, и не верила ему, в нем было больше издевки, чем веселья. Я попыталась вырваться, но Стив держал меня слишком крепко.
– Ну конечно, – он просто хохотал мне в лицо, – как я мог быть у тебя, когда последнее время, я бы сказал, достаточно длительное время, меня как бы и нет. Да и как я могу быть, если ты убила меня. Слушай, я так и не понял: зачем? Зачем ты убила меня?
– Нет! – Я закричала, пытаясь прорваться сквозь его смех, сквозь его слова, сквозь его руки, что так крепко держали меня.
– Конечно, да. – Он был спокоен и весел, как будто живой. – Конечно, убила. И не вырывайся, я все равно не отпущу тебя, никогда не отпущу.
Я затихла на мгновение, и, может быть, поэтому он выдержал паузу, тоже на мгновение.
– Ну ладно, убила меня. – Теперь он не смеялся, голос стал сухим и серьезным, а смех отступил в глаза. – Ну ладно меня, я отчасти сам того хотел, но зачем ты этого красавчика убила? Как его звали? Дино, кажется. Ведь он любил тебя преданной, совершенно беззащитной любовью. Он вообще ни в чем не был виноват…
– Пусти. – Я снова попыталась закричать, но слезы захлестывали лицо, и еще эта дрожь. – Отпусти меня, я никого не убивала, ты знаешь, что не убивала.
– Конечно, убивала! Всех, кого ты любила, абсолютно всех. И еще этого, как его, я забыл имя, которому все было нипочем, лихой такой. – Он снова хохотнул. – Его, наверное, непросто было, но ты это здорово сделала, мастерски, ты просто мастер, я в каком-то смысле даже горжусь тобой. – Глаза Стива просто сияли смехом, излучали его.
– Зачем ты так? – простонала я. – Ты же знаешь, что это не так. Ты же все знаешь! – Мое тело уже не просто дрожало, а билось. «Как в конвульсиях, – подумала я, – как в эпилепсии».
– Конечно, знаю, поэтому и говорю.
– Нет, неправда, все это неправда. Уйди, я ничего не хочу я ничего не могу сейчас… – я снова сбилась, – …ведь ты знаешь, что все не так…
– Дай я поцелую тебя еще раз, последний. – Его голос скрывал хитрость, хитрость и издевку.
– Нет, я не хочу! Я не хочу пусти меня! Я не убивала, слышишь, никого не убивала!
– Да ладно тебе, убивала, не убивала.