одному во дворе ему было неприятно, боязно и скучно. Перебегая за мамой двор, Мишка сталкивался с Майликом. Он махал в его сторону головкой и сердито топал ногой – старался показать, что не забыл утренней ссоры.
Майлик на всё выразительно отвечал: «Арр-рр!..»
В полдень Мишка сильно проголодался и всё время вертелся у мамы под ногами, нетерпеливо толкая её головой в живот: давай молока, да и только!
Должно быть, он вообразил, что она – его мать-олениха и поэтому обязана кормить его.
Мать, смеясь, отмахивалась от него и поскорее приготовляла ему еду.
Когда она поставила ведро на землю, Мишка уже сам, без пальца, сунул голову в ведро и начал пить.
От жадности он при первых же глотках толкнул ведро и опрокинул его набок.
Всё молоко вылилось.
– Ах ты, идол этакий! – рассердилась мама. – Я для него старалась, а он взял да и перевернул ведро.
Но как ни ворчи, а молоко подавай! А то он опять уже нацелился бодаться. Пришлось налить ему новую порцию.
Первое время Мишка как привязанный ходил за мамой, много ел и спал.
На нас, детей, он не обращал никакого внимания, хотя мы изо всех сил старались ему понравиться.
Правда, он не отказывался принимать у нас из рук яблоки, хлеб и всякую всячину, но всё это с таким презрительным видом, как будто он делал нам большое одолжение.
Так прошло месяца два. За это время Мишка привык ко всем нам и ко всему, что нас окружало. Он уже не так боялся собак и часто гулял далеко от дома.
Белые горошинки на его спине исчезли, и он начал линять. Эти беленькие пятнышки бывают у всех детёнышей оленя и дикой козы только в младенческом возрасте и потом пропадают бесследно. На лбу у него набухали две шишечки – это прорезывались рога.
Мама кормила его очень хорошо, и Мишка стал гладкий, откормленный и быстро рос.
Он выпивал уже больше кринки молока зараз. Мама приходила в отчаяние:
– Что мне с ним делать? Ведь его надо поить трижды в день. Если так будет продолжаться, нам самим не будет хватать молока.
Она стала подбавлять в молоко воды – сначала немножко, потом всё больше и больше, а под конец уже на целое ведро воды наливала две-три кружки молока.
Мишка нисколько не смущался таким надувательством и пил с полным удовольствием. Но вдруг он словно отрезал. Как-то ему налили разбавленного молока. Он фыркнул, перевернул ногой ведро и с тех пор к молоку, даже цельному, не желал ни за что прикасаться.
Младенческий возраст кончился. Мишка перешёл на другую пищу: ел вместе с коровой отруби, а когда лошадям засыпа́ли овёс, он старался к ним присоединиться.
Лошадей он побаивался, и они терпеть не могли, когда Мишка совал нос в кормушку, и часто его кусали.
Зато корову Мишка и в грош не ставил. Бывало, мама поставит ей пойло и уйдёт. Сейчас же, откуда ни возьмись, нахально заявляется Мишка, отгоняет корову и ест сам. А несчастная Бурёнка стоит в стороне и грустно на него смотрит.
– Ах ты, негодный такой, ты что тут делаешь?! – крикнет, увидя такой грабёж, кто-нибудь из старших.
Мишка