ты сейчас остаешься дома с тетей Любой (это соседка), а мы все едем с мамой забирать твою сестричку или братика.
Я не была уж совсем наивной дурочкой и понимала, что дети рождаются, и ниоткуда их не забирают. Но зачем всем идти туда, где это происходит? Мама и сама прекрасно может дойти. Вот только ей идти тяжело, живот некстати вырос и мешает. Может, когда-нибудь это пройдет? Или моя мама так и будет с большим животом всю жизнь? За этими размышлениями я почти не видела, что происходило. А тем временем приехал на своей «Победе» дядя Коля Иванов, второй муж нашей тети Раи. Он работал в милиции, и папа бегал на угол к бане – там висел телефон (один из нескольких уличных телефонных аппаратов, имеющихся в этом благословенном городе) и звонил ему, чтобы он приехал и повёз всех «забирать братика или сестричку».
…На следующий день, 25 апреля 1960 года, папа с бабушкой повели меня смотреть сестру. Мы пришли к дому из красного и белого кирпича, папа сказал мне посмотреть вверх, и на втором этаже в окне я увидела маму, а в руках она держала, вертикально, большую куклу с красным личиком и широко раскрытым ртом.
– Смотри, какая красивая, правда? – сказал папа. Я ничего такого уж красивого не увидела, но кивнула, соглашаясь.
…И вот маму с сестрой привезли домой. К моему огромному облегчению, мама была без живота, и я подумала тогда в первый раз, что это мамино преображение, наверное, связано как-то с рождением сестрички. Как показали, преподанные мне позже подругами знания, я была права.
Сестричка спала, ела, купалась в корыте с коричневой водой (мне объяснили, что это череда и ромашка, чтоб ребеночек был чистенький), отправляла естественные надобности, которые повергали меня в шок – такая маленькая, а уже…
Спала она тоже в корыте, устеленном и обложенном пуховыми перинками, одеялами и новенькими простынями, выстиранными и выглаженными с двух сторон. Корыто было другое – цинковое; и ночью его вместе с сестричкой ставили на специальную подставку рядом с маминой кроватью. Папа уехал в полк через день после маминого возвращения и я спала тоже в маленькой комнате на «дачке» (это прародительница раскладушки). Я слышала как истошно вопит моя сестра, но мне это не мешало. А утром я смотрела, как мама кормит ее… собой.
А потом мне давали ее подержать «столбиком» и объясняли, что она должна срыгнуть, и только после характерного звука я могу ее перевести в горизонтальную плоскость. Я очень прилежно все исполняла. А еще потом мама разрешала мне иногда САМОЙ купать Иришку (наконец-то у нее появилось имя). И я поддерживала ее, как меня учили, и она смотрела на меня своими бессмысленными огромными синими глазищами, дрыгала ногами и пускала ртом пузыри. Была очень смешная.
…Мы оставались у бабушки с дедушкой еще три месяца, а потом за нами приехал папа и увёз нас домой – в гарнизон.
В поезде я все время крутилась около Иришки – мне все казалось, что ей