дело будущего. А сейчас впереди много работы. И много препятствий на пути к цели. Ты, конечно, знаешь, что наши планы оказались под угрозой?
– Да, я слышал. Болваны стражники. Но ведь сам царь приказал впустить этого бродягу!
Арат Суф невозмутимо отхлебывал вино.
– Это правда. Царь знает его с рождения – когда-то он был первым министром у его отца – и верит ему больше, чем себе самому. И уж точно, больше чем нам всем, вместе взятым.
Фаррах не сдержал удивления:
– Первым министром? Нищий?
Арат Суф снисходительно улыбнулся:
– Далеко не всегда следует судить о людях по внешности. Лет двадцать пять назад не было в Сафате человека более влиятельного, чем он.
Фаррах был в недоумении:
– Тогда почему же он до сих пор не при дворе? Кто же добровольно откажется от власти?
Прищурившись, Арат Суф задумчиво смотрел на пламя свечи сквозь янтарное вино в бокале.
– Тебе этого не понять. Впрочем, и мне тоже.
Жоффрей Лабарт удалился от мира. Теперь он стал смотрителем в храме богини Нам-Гет, – он ткнул пальцем в карту, – вот здесь, возле Орлиного перевала.
Фаррах нахмурился и выпрямился в кресле.
– Прости, почтенный Арат Суф, я буду откровенен. Ты верно сказал, благо страны превыше всего, и уж конечно, превыше бредней какого-то сумасшедшего. Ты книжник, я – воин. Никто не смеет становиться у меня на дороге. Каждый, кто вредит Династии, должен быть уничтожен.
К тому же, после того, как наш милостивый и многомудрый царь заставил всех своих подданных верить в Единого Бога, все старые храмы были разрушены.
– Но не этот. Храм стоит высоко в горах, туда трудно добраться. Впрочем, даже не это главное. Люди боятся этих мест и не зря, можешь мне поверить. Кто же в здравом уме отважится на такое?
Фаррах задумался. Он и сам помнил с детства страшные рассказы про таинственный храм грозной богини. Далеко не каждый отважится туда придти, тем более – убить смотрителя. Он сам первый не пошел бы. Но ведь должен быть какой-то выход!
Фаррах вскочил, отшвырнув тяжеленное резное кресло, и нервно заметался взад-вперед по комнате. Какая-то мысль вызревала в нем, готовая вот-вот выплеснуться наружу.
– В здравом уме? В здравом уме, говоришь? А если нет?
Ночь прошла. За окнами царской опочивальни брезжил рассвет. Но царь Хасилон, распростертый на ложе страданий, не радовался восходу солнца. Вначале он терпел молча, пытаясь сохранить достоинство. Потом стал кричать страшно и хрипло, как зверь, пойманный в капкан. Теперь, совсем обессилев, он только тихо стонал и ждал смерти, как избавления.
Лекарь Эхтилор Забудин больно мял холодной твердой рукой многострадальное правое подреберье, втирал противно пахнущую мазь, отсчитывал с озабоченным лицом какие-то капли, но облегчение не наступало.
– Помоги! Сделай хоть что-нибудь!
– Простите, Ваше Величество, я делаю, что могу, но обычные средства не действуют. Боюсь, вы имели несчастье навлечь на себя гнев