и соленый морской воздух за многие годы не оставили на нем никаких следов. Ни один камень не сдвинулся, ни одна плита не треснула, даже деревянные резные перила выглядели как новые.
Левое крыло дворца выходило на базарную площадь. Именно здесь, на открытой террасе по особым дням появлялся сам царь Хасилон, и, благосклонно улыбаясь, принимал ликование народа. Разумеется, он не знал (или не хотел знать), что в последние годы восторженная толпа более чем на треть состоит из платных осведомителей, которые сами кричат громче всех и зорко следят за теми, кто радуется недостаточно.
К базарной площади понемногу начали стекаться люди. Торговцы спешили быстрее распрячь своих серых осликов, установить полотняные навесы и разложить товар.
Как и везде, базар в Сафате был не только местом, где покупают и продают. Здесь не только торговались, нахваливали свой товар, робко приценивались, и даже иногда всем обществом ловили вора. Здесь еще и обменивались последними новостями – болтали о том, что груши в этом году уродились хорошие, а вот яблок мало, что Сейла, дочь торговца глиняной посудой с третьей Восточной улицы, снова беременна, а кто отец – неизвестно. Шепотом, озираясь по сторонам – нет ли где поблизости стражников и шпионов – говорили о том, что царь Хасилон вчера на пиру снова напился пьяным, пел неприличные песни, пытался даже танцевать старинный танец аззай, но запутался в полах своей одежды, упал, и больше не смог подняться. Слугам пришлось под руки вести его в спальню. Болтали о том, что Министр Процветания собирается снова повысить налоги.
А еще о том, что в городе снова появился чужак.
Когда Олег пришел, наконец, в себя и открыл глаза, вокруг было темно. Где-то рядом тихо журчала вода. Шея и спина слегка болели, но, в общем, Олег чувствовал себя довольно сносно.
Да, конечно, если учесть, что меня все-таки не убили, – думал он. – Между прочим, здесь кругом камни. Упасть на них и не разбить себе голову – тоже удача. Остается только выбраться отсюда.
Олег медленно, осторожно поднялся на ноги. Он пошарил руками вокруг себя – рука все время натыкалась на гладкие, будто отполированные стены. Его новое обиталище явно было невелико, и судя по всему, оно станет для него последним.
Ни с чем не сравнимы ужас и отчаяние человека, заживо погребенного в тесном каменном мешке. В первый момент Олег не смог совладать с собой. Он кричал, плакал, выл как пойманное в капкан животное, стучал кулаками о камни, пока не разбил руки в кровь. Как ни странно, именно боль отрезвила его. Олег уселся по-турецки и попытался насколько возможно собраться с мыслями и успокоиться.
Всепроникающий холодный ужас все еще крепко держал его за горло. Умереть здесь, в темноте и в одиночестве… По сравнению с такой перспективой даже смерть от бандитской пули показалась ему легким и приятным исходом. Закурить бы, что ли. Последняя сигарета приговоренного.
Олег