Мое решение – непоколебимо и одобрено моим покойным благодетелем, государем и повелителем. Приглашение ваше приехать скорее к вам не может быть принято мною, и я объявляю вам, что я удалюсь еще далее, если все не устроится сообразно воле покойного нашего императора.
Ваш на жизнь верный и искренний друг и брат Константин».6
В то время как великий князь Михаил Павлович, прочитав послание цесаревича, распрощался с Лазаревым, пожелав ему быстрее доставить письмо великому князю Николаю Павловичу, в Бельведерском дворце царило беспокойство. Константин Павлович только что прочитал письмо дежурного генерала Главного штаба его величества Алексея Николаевича Потапова и выговаривал начальнику своей канцелярии генералу Куруте:
– Я подозреваю, что вы, Дмитрий Дмитриевич, сами были инициатором столь гнусной переписки. Не мог Потапов сам сего додуматься. Вы посмотрите, что он пишет: «Почтеннейший благодетель, Дмитрий Дмитриевич! Неужели государь оставит нас? Он, верно, не изволит знать, что Россия боготворит его и ожидает, как ангела-хранителя своего! Почтеннейший Дмитрий Дмитриевич, доложите государю, молите его за всех нас! Спасите Россию! Он – отец России, он не может отказаться от нее, и если мы, осиротевшие, будем несчастны, он Богу отвечать будет!»
Я знаю Потапова. Алексей Николаевич в 1809 году был подполковником, когда его назначили ко мне адъютантом. Он состоял при мне и в 1812 году. В 1813 году он был произведен в генерал-майоры за отличие в битве при Кульме. Потапов обладатель золотого оружия за храбрость. Но он никак не годится в политики. Писание пафосных писем – не его стиль.
– Ваше высочество! Упаси Господи от таких обвинений! Я ни в коей мере не потворствовал созданию такого послания, а тем более не был инициатором письма, – возмущенно замахал руками Курута.
Но цесаревич Константин уже не видел начальника своей канцелярии и не слышал его. Константину Павловичу, быстро входившему в раж, возмущение застлало глаза. Сейчас он не только внешне – маленьким вздернутым носом и точками волос вместо бровей, – но и истеричным голосом, как никогда походил на своего отца Павла Петровича.
Дверь в канцелярию приоткрылась. В узкой щели показалась маленькая головка княгини Лович и тут же исчезла.
– Потапов перешел границы дозволенного. Он поставил под сомнение волю умершего императора. Сие писание, сей пафос ради своих мелочных, житейских целей быть под крылом человека, с которым его связывают давние отношения, – продолжал цесаревич, расхаживая по кабинету и жестикулируя руками.
Генерал Курута стоял недвижно, не пытаясь оправдываться. Он знал, пока Константин Павлович не выговорится, его никто не остановит.
Цесаревич внезапно прервался, посмотрел на Куруту.
– Пишите, – резко вымолвил он.
Курута выхватил из папки лист бумаги, взял перо и с готовностью посмотрел на Константина Павловича.
– Пишите, – повторил тот, прикладывая правую руку ко лбу. – Его императорское высочество цесаревич приказал