не зазорно было представить. И знай: от этого манускрипта много чего зависит, может, даже вся наша жизнь. Если справишься, возьму тебя с собой в Вильну. А не справишься, твой брат за тебя ответит. Уразумел? На все про все даю тебе сутки.
Оставшись вдвоем, братья долго молчали. Первым заговорил Герасим:
– Работать будешь здесь, в библиотеке. Двери запри и никому, кроме меня, не открывай. Пергамент, перья, чернила и прочее возьмешь в мастерской. Еду, питье и нужное ведро принесу тебе сам. Все понял?
Митя молча кивнул.
– Ну, братка, не подведи!
…Прежде чем приступить к работе, Митя спустился к алтарю и пал на колени перед иконой Знамения Пресвятой Богородицы, перенесенной в Софию по случаю престольного праздника. Богородица смотрела на Митю с жалостью, будто говорила: и зачем ты с ними связался, сынок? Ликом Матерь Божья напоминала Мите рано умершую мать, вот только у матери не было щербинки под глазом, выбитой вражеской стрелой, когда Новгород был осажден суздальским войском, но выстоял благодаря Небесной Заступнице. Отец умер еще раньше, и расти бы Мите круглым сиротой, если бы не старший брат Герасим, заменивший ему и отца, и мать, и школьного учителя.
Зажегши свечи, Митя занялся переводом, сначала на латынь, потом на немецкий. Текст оказался не особо сложный, а по сравнению с «Христианской топографией» Козьмы Индикоплева, которую Митя сейчас переписывал для Софийской библиотеки, и вовсе простой.
Закончив перевод, стал выбирать подходящие по размерам и качеству листы пергамента. Пергамент был телячий, местной выделки. Греческий, знамо дело, был бы лучше, но этот тоже неплох. Книги в Новгороде переписывают во множестве, покупать иноземный пергамент никаких денег не хватит. Брат рассказывал, что на огромное Евангелие-апрокос, заказанное много лет назад для Софии посадником Остромиром, потребовались шкуры полутараста телят. Это ж целое стадо!
Отобрав из кипы три подходящих листа, Митя вооружился коротким острым ножом и по линейке обрезал края. Потом тщательно исследовал поверхности пергамента, потерся щекой, прошелся кончиками пальцев. Не приведи Бог пропустить невылощенные жировые пятна – «зализы»: чернила растекутся, и все, пропало дело! Обнаруженные пятна пошлифовал пемзой. Несколько круглых дырочек – следы от укусов телят оводами – заклеил тонкими заплатками с помощью осетрового клея.
Ну вот, теперь можно приступать.
Аккуратно разложил на особом столе со скошенной столешницей все необходимое для письма. Чернильница из лосиного рога с двумя отверстиями – одно для чернил, другое для киновари. Песочница с белым кварцевым песком. Два ножичка, один для заточки и обрезки перьев, другой – с широким лезвием – для подчистки клякс. Губка для смывания текста. Пемза. Подкладная доска. Шильце острое и шильце тупое. Линейка. Свинцовый карандаш. Кусочки пергамента с образцами шрифтов на трех языках. Листочки с переведенным текстом.
Кажется, ничего не забыл.
Теперь перья. Их Митя хранил в заветном туеске из бересты. У переписчиков особым шиком считалось пользоваться павлиньими перьями, но Митя предпочитал