достаточно низок – ему подставили под ноги высокие коробки, чтобы создать ложный эффект более высокого роста. И вот так, простите, у них всё: вся великодержавная и ура-патриотическая версия событий 1812 года (и многих других войн) – это подложенные для эффекта и обмана зрителя «коробки». Безусловно, я бы никогда не сказал об этом бытовом факте, но поведение Н.В. Промыслова было столь недостойным, что я не считаю возможным скрывать подобные нюансы от аудитории. После эфира, бесясь от публичного поражения, он позволил себе несколько истерических выпадов и в гримерной (перефразируя известную иронию: не по таланту истерика). Как вы уже заметили, я полагаю методологически очень важным обращать внимание на психологию поступков персонажей, на их внешность и биографию. Далее мы будем подробно говорить о том, что именно личные комплексы Александра I и части российского правящего класса стали движущей силой конфликта в 1812 года. Так вот, во время упомянутого выступления я стал свидетелем, как по человеку буквально разливалась злоба и зависть. Уверен, все это «бурление» я вскоре прочитаю в пристрастной рецензии на мою книгу: но я привык получать наслаждение от научного и режиссерского исследования поведения сапиенсов.
По несчастью или к счастью, в наши дни помимо академического жанра сильно продвинулся (а по тиражам и превосходит) жанр публицистический, или, я бы сказал, компилятивный. На этом поле достаточно известной стала книга А.П. Никонова «Наполеон: Попытка № 2» (СПб., 2008). Если говорить лаконично, то нечуждое здравому смыслу сочинение, основанное на компилировании нескольких известных работ (в том числе Е.В. Тарле и моих). Конечно, в нем встречается масса неточностей и ряд идей весьма произвольного толка, но для подобного легкого жанра это естественно. Кроме того, в отличии, к примеру, от «академического» исследователя О.В. Соколова журналист А.П. Никонов нашел нужным ссылаться на местами использованные им мои работы. Вообще же, замечу, что наши взаимоотношения развивались от того, что Никонов-редактор (в журнале «Огонек») сильно урезал мое интервью – к тому, что мы вполне дружественно и со схожими позициями выступаем в различных ток-шоу.
Теперь коснемся темы зарубежной историографии. Стоит сразу подчеркнуть, что она гораздо беднее на яркие образы и положительного, и отрицательного свойства. Существенное отличие: европейские и американские авторы могли пребывать во власти определенных политических идей, довлеющих над объективностью выводов, но это случалось не по указке сверху, а по их личным мотивам и пристрастиям. Иностранные историки (в большинстве своем) не знали русского языка, следовательно, значительный комплекс источников, особенно о внутренней жизни России, был для них труднодоступен. В данном вопросе они часто доверялись некоторым нечистоплотным российским и советским авторам, некритично относясь к их политически ангажированным сочинениям.
Рассмотрим схематично несколько знаковых работ, обращая внимание на ряд