этом. И знаешь что, дорогая? Он вызвался по собственной воле и за свой счет организовать пошив всех этих нарядов. Эскизы, ткани, само изготовление – все от Сарацина. И для меня совершенно бес-плат-но! Ну, разве он не душка?
Волны гнева накатывали одна за другой, пронизывали нервы и мозг мисс Беллами, словно электрическим током. Она спохватилась и подумала: «Сейчас взорвусь, и ничего хорошего из этого не выйдет». Напряжение достигло предела.
Но взрыв предотвратил не кто иной, как Берти – вошел, обвитый гирляндой из тубероз с головы до ног. Увидев Пинки, резко остановился, какое-то время переводил взгляд с нее на мисс Беллами и обратно, и заметно побледнел.
– Берти, – сказала Пинки, – а я тебя выдала.
– Как ты могла! – воскликнул он. – О, Пинки, как же ты могла?
Пинки расплакалась.
– Сама не понимаю, – выдавила она. – Я не хотела, Берти, дорогой. Прости меня. Просто напилась.
– Подкрепите меня вином[9], – тихо пробормотал он. Мисс Беллами, выдвинув грудь вперед, стала грозно надвигаться на него – с чисто технической точки это давалось ей легко и производило должное впечатление. И вот лицо ее оказалось в нескольких дюймах от него.
– Ты крыса, Берти, – тихо сказала она. – Ты маленькая, подлая двуличная грязная крыса. Вот ты кто!
И она вцепилась в гирлянду, сорвала с его шеи и швырнула цветы ему в лицо.
Глава 2
Приготовления к празднику
Вспышки гнева случались у мисс Беллами нечасто, но отличались неподдельной и устрашающей силой. Они совсем не походили на театральные скандалы, обычно доставляющие удовольствие и наблюдателю, и исполнителю. Нет, они налетали на нее, как приступы мигрени, и оставляли вымотанной до крайности. Начинались они всегда внезапно, продолжались долго и приводили к самым непоправимым последствиям.
Берти и Пинки, которым они были хорошо знакомы, обменялись взглядами, полными отчаяния. Мисс Беллами не повышала голоса, но казалось, что в доме воцарилась какая-то страшная тишина после того, как она умолкла. Сами они переговаривались шепотом. Сами, повинуясь некоему внутреннему импульсу, заговорили одновременно и выпалили одни и те же слова:
– Мэри! Послушай! Не надо!
При этом оба они прекрасно понимали, что лучше было бы держать языки за зубами. Их, пусть и робкие усилия, распалили ее еще больше. С каким-то особым спокойствием, куда более пугающим, нежели обычная шумная истерика, она встала между ними и первый свой удар обрушила на Берти.
– Мне всегда было любопытно знать, – начала она, – каково это – быть таким, как ты. Наверняка ты упиваешься своей хитростью, я права, Берти? Наверняка гордишься своим талантом наживаться на щедрости других людей. Таких, как я, к примеру.
– Мэри, дорогая! Прошу тебя, пожалуйста!
– Давайте, – слегка дрожа, продолжила она, – посмотрим на всю эту историю спокойно и объективно, идет? Боюсь, то будет не слишком приятный опыт, но придется через это пройти.
Вошел Грейсфилд, бросил всего один взгляд на хозяйку и тут же вышел. Он уже довольно давно жил в этой семье.
– Я