моим детям и уж во всяком случае не забыл извиниться перед ними в том, что они обязаны существовать по моей вине (наполовину, по крайней мере). Это обязанность каждого порядочного отца, прямая обязанность…” (“Изложение фактов и дум…”)
Став невольным отцеубийцей (заразив отца холерой), маленький Алеша лишился не только отца, но и матери.
“Я лежал в саду в своей яме (снова яма! – П.Б.), а она гуляла по дорожке невдалеке от меня со своей подругой, женой одного офицера.
– Мой грех перед Богом, – говорила она, – но Алексея я не могу любить. Разве не от него заразился холерой Максим <…> и не он связал меня теперь по рукам и по ногам? Не будь его – я бы жила! А с такой колодкой на ноге недалеко упрыгаешь!..”
“Колодка на ноге”… “Женщинам, имеющим намерение наслаждаться жизнью, – жестоко замечает Горький, – ничем не связывая себя, следует травить своих детей еще во чреве, в первые моменты их существования, а то даже для женщин нечестно, сорвав с жизни цветы удовольствия, отплатить ей за это [одним или двумя существами, подобными мне]…” (“Изложение…”)
Сколько же “могил” было в сердце этого юноши, когда он отправлялся на пароходе в Казань, оставляя погибать про клятый каширинский род! Он так и не нашел живого человека, который поселился бы в его душе, где не оказалось места ни Богу, ни отцу, ни матери. Единственный человек, кто мог бы претендовать на это вакантное место, была его бабушка…
Зимой 1887 года, побираясь Христа ради, она упала и разбилась на церковной паперти, скончалась от “антонова огня”. На ее могиле безутешно рыдал нищий, потерявший все свое состояние дедушка. Алексей узнал об этом через семь недель после похорон.
День второй
Сирота казанская
Физически я родился в Нижнем Новгороде. Но духовно – в Казани.
Останки мои прошу взрезать и рассмотреть, какой черт сидел во мне за последнее время.
То «люди», а то «человеки»
Отправляя Алексея во внешний мир, дед отпочковывал его от семьи. Смысл был такой: ступай “в люди” и стань человеком. Вот как я, Василий Каширин, из бурлаков, из этой серой и неразличимой массы, выбился в заметного человека, цехового старшину, так и ты (черт тебя разберет, кто ты такой – Пешков или Каширин?) потрись “в людях” и стань человеком.
Однако дед не мог предполагать, что Алешино понимание отличия “людей” от “человеков” зайдет столь далеко. Внук попытается создать свою религию, в которой Человек (как духовное существо) не только не будет совпадать с людьми (как природной и социальной средой), но окажется в жестокой войне с ними.
Однажды, уже отходя от доброй религии бабушки и больше прислушиваясь к дедовым рассуждениям о “людях” и “человеках”, Алексей приходит к мысли, которая навсегда определит его духовную судьбу: “Человеку мешают жить, как он хочет, две силы – Бог и люди” (“В людях”).
В “Детстве” он сводил счеты