Где живет Водяной. Александр Владимирович Токарев

и снасти у меня были тиховодные. Вскоре на воде закачались два поплавка-гусиное перо, которым я по старинке отдаю предпочтение. Длины моих шестиметровых удилищ как раз хватило, чтобы достать до кромки кувшинок, за которыми дно круто уходило вглубь. Бровка!.. Просто классика… А насадкой у меня в этот раз служили те самые пиявки и букашки, подсаженные ввиду ничтожных размеров к навозному червячку. Впрочем, я чередовал потом ингредиенты этого странного «продуктового» набора, добавляя к найденышам одного или двух опарышей, потом – опять червячка-навозника. На крючке второй удочки была манка, сваренная на молоке, размятая с растительным маслицем и едва задетая пробкой от пузырька с анисовым маслом.

      Прикормив место, я замер у снастей, одновременно любуясь разгоравшейся зарей, теплый свет которой уже лег на тихую воду. Чавканья подводных поросят я в это утро не слышал. По всей видимости, рыба ощущала мое присутствие, как я ни старался быть осторожным. Но в оконцах среди кубышек поднимались дорожки пузырей. Пузырилась вода и за моими поплавками. Вот один из них качнулся, словно его задела нахальная чика-верховка. На какой-то миг поплавок-гусиное перо приподнялся, подпрыгнул в расходящихся кругах на воде, а потом упал набок. Моя рука машинально легла на комель «телескопа»… Рано…рано… А сердце, падая куда-то вниз и замирая, приказывало – пора!.. Рано – твердил холодный разум… Вот поплавок медленно приподнялся и, опять качнувшись, поплыл под лопушник, медленно погружаясь. А вот теперь – пора!.. Подсечка!.. Замерли птицы, погасла заря, и мир окружающий стал одной лишь властной силой, там, в глубине таинственной вселенной, где тяжело и упруго остановилась у дна рыбина. Несогласная, она толчками гнула удилище, но вдруг ослабла и всплыла среди кувшинок, налитых золотым светом… Теперь уже изумленный и сам золотой, как и солнечные кубышки, лещ лежал на теплой воде, сонно поводя хвостом. Поддернутый удилищем, он покорно заскользил к берегу, но, вдруг спохватившись, взорвался в бурунах и пене и осадился вниз, в зеленую глубину. Едва его остановив, я медленно начал подводить рыбину к берегу. Лещ сдался. Видно было, как, открыв судорожно рот-трубочку, он заскучал и лег на бок, ослепительно блеснув на солнце. Подхваченный подсачеком, он провернулся в нем, наматывая сетку на себя, а потом ударил уже в садке, оглушительно и, казалось бы, вольно…