только привели ее туда, – заступился за дружинников Юрка. – А ты знаешь хоть, за что?
– Знаю, – сказал я. – Но это не дает никому права измываться над человеком, тем более женщиной.
– Шлюхой! – презрительно бросил Юрка.
– А шлюха – не человек?
– Может быть и человек. Только шлюха, – стоял на своем Юрка, а я не стал спорить, хотя его позицию не разделял, она не находила отклика в моем сознании.
Линда, молодая, довольно привлекательная, с роскошными формами женщина лет двадцати шести или двадцати восьми, успевшая два раза выйти замуж и два раза развестись, то ли обладала гиперсексуальным влечением, то ли разочарование в мужчинах активно толкало ее на любовные приключения, только на Бродвее знали, что она доступна. Дружинники поймали ее в гостинице и вывели из номера, застав, можно сказать, с поличным. Общественность узнала, что девушка вечером ходит по мужским номерам и предлагает «сыграть в шахматишки». Правда, шахматной доски у нее никто не видел.
На ступеньках лестницы к кинотеатру «Победа» кучно сидела молодежь. Сидеть на ступеньках лестниц стали после какого-то итальянского фильма. Говорят, на Западе эта традиция существует давно. Как только наступает весна и каменные ступеньки прогреет солнышко, так и усыпают лестницы, как грачи парковые деревья, устраиваясь на ночлег.
– Задницы морозят, – заметил Юрка. – Еще летом, куда ни шло.
– Да еще не холодно, – не согласился я, оправдывая мальчиков и девочек. – Вон и солнышко греет.
Мы миновали кинотеатр, но невольно обернулись, услышав шум и возбужденные голоса. Милиция сгоняла молодежь со ступенек, та недовольно ворчала, по инерции пассивно сопротивляясь насилию.
Парк выглядел многолюдно. На танцверанде гремел духовой оркестр, хотя до Ленинской доносился только глухой барабанный бой: бум-бум, бум-бум; сама мелодия увязала где-то в районе предпарковой аллеи, словно запутываясь в мощных кронах ее раскидистых каштанов.
Когда оркестр умолкал, из глубины парка тихо доносился голос какой-то певицы, а из биллиардной – костяной стук шаров. За решетчатой оградой танцплощадки, к которой вела лестница с несколькими ступеньками от биллиардной, в такт музыки колыхалась разноцветная масса танцующих, и их головы ритмично прыгали вверх-вниз.
Сорокин предложил зайти в открытое кафе и отметить возвращение в городскую цивилизацию. Никто не возражал, и мы пошли по парку туда, где работало кафе.
У открытой эстрады на скамейках сидело человек десять и кто-то, проходя мимо, останавливался, чтобы посмотреть на действо, которое совершалось на сцене. Мы тоже остановились. Невысокого роста парень, стоя спиной к зрителям, читал стихи:
Своенравный, в легкой поступи,
Широко расправив плечи,
Со звездою в звездной россыпи
Ветер тщетно ищет встречи.
Я плохо расслышал следующий куплет. Что-то про